Уилла Кэсер - Погибшая леди

— Нет, этих не хочу, дайте ту, что у вас в бокале, — сказала она с капризной улыбкой. — Я люблю пьяные вишни.

— Констанс! — с упреком воскликнула ее мать, скосив глаза на миссис Форрестер, словно приглашая и ее умилиться такой непосредственностью.

— Нил, — рассмеялась миссис Форрестер, — не отдашь ли и ты свою вишню этому младенцу?

Нил быстро пересек комнату и протянул Констанс бокал с вишней на дне. Та вынула ее двумя пальчиками и переложила к себе в бокал, где, как успел заметить Нил, когда все направились в столовую, вишня так и осталась. «Упрямая розовая дура, — подумал он, — да еще, видно, совсем потеряла голову из-за этого Элингера, а он ей в отцы годится». Увидев, что ему предстоит сидеть рядом с ней за обедом, Нил тяжело вздохнул.

Капитан Форрестер сел во главе стола и заткнул за воротник салфетку. Во время званых обедов он всегда самолично разрезал и раздавал жаркое, никто не умел так мастерски разделать утку или двадцатифунтовую индейку — на блюде оставались одни косточки.

— Вы какой кусочек предпочитаете, миссис Огден? — спрашивал он, например, и если гость высказывал какие-то предпочтения, оделял его желаемым кусочком, ухитряясь не рассыпать начинку, не забывая полить подливкой и красиво расположить на тарелке овощи, так что каждый получивший из рук капитана тарелку был полностью обслужен, причем обслужен наилучшим образом.

К миссис Форрестер он обратился после всех дам, перед тем как начал угощать мужчин.

— А вам, миссис Форрестер, какой кусочек индейки прикажете сегодня подать?

Капитан был человеком, не меняющим своих привычек и манеры выражаться. Он был одинаково невозмутим — как внешне, так и внутренне. Нил с дядюшкой часто отмечали, что капитан удивительно похож на портреты Гровера Кливленда [3] Стивен Гровер Кливленд (1837–1908) — президент США в 1885–1889 гг. . За его тяжеловесной степенностью скрывались натура глубоко чувствующая и совесть, не знающая компромиссов. Он был надежен, как гора. Стоило ему опустить свою тяжелую толстопалую руку на задурившую лошадь, бьющуюся в истерике женщину или рвущегося в драку ирландца, и они сразу успокаивались. Невозможно было ему не подчиниться. В этом и заключался секрет его умения управлять людьми. Он был достаточно мудр и никогда ничего лично для себя не требовал, ни на что не претендовал, его здравомыслие и бескорыстность вселяли покой в мятущиеся души. В прежние дни, когда капитан еще руководил прокладкой железной дороги в горах Блэк-Хилс, в лагере рабочих, бывало, вспыхивали беспорядки — обычно когда он и миссис Форрестер находились в Колорадо-Спрингсе. В таких случаях капитан спокойно клал на стол телеграмму об очередном бунте и говорил жене:

— Наверно, детка, мне надо съездить туда, поговорить с ними.

И действительно, больше ничего не требовалось: ему достаточно было просто поговорить с рабочими.

Капитан, поглощенный обязанностями хозяина, разговаривал мало, зато судья Помрой и Элингер наперебой вспоминали разные забавные истории. Нил внимательно наблюдал за сидящим напротив Элингером. Он так и не мог решить, симпатичен ему этот человек или нет. В Денвере репутация Фрэнка была безукоризненной. Его хвалили за такт, великодушие, сообразительность, хотя всем было известно, что он не склонен плыть против течения и готов спокойно покоряться неизбежному или, вернее, тому, что кажется неизбежным. Во времена своей молодости он слыл отчаянным повесой, но на это все предпочитали закрывать глаза, даже матери, имеющие, подобно миссис Огден, дочерей на выданье. В те времена нравы были другие. Дядюшка упоминал при Ниле, что в юности Элингер сходил с ума по особе, которую звали Нелл Эмералд. Красотка Нелл была женщиной необычной, она содержала публичный дом, разрешенный денверской полицией. Как-то раз Нелл призналась одному из завсегдатаев дома, что хоть она и любит прокатиться с молодым Элингером в его новом экипаже, но уважать человека, который «среди бела дня разъезжает у всех на глазах с проституткой», она не может. Эта и еще с десяток подобных историй про Элингера ходили по всему городу, и, слушая их, женщины смеялись так же весело, как и мужчины. Пополняя скандальную хронику своих похождений, Элингер в то же время заботливо ухаживал за больной матерью, а потому всем, кто его не знал, объясняли, что он, конечно, крайне легкомысленный молодой человек, но зато сын образцовый. Подобное сочетание отвечало вкусам того времени. Никто об Элингере плохо не думал. Теперь, когда мать умерла, он жил в гостинице «Браун-палас», но продолжал содержать в порядке ее дом в Колорадо-Спрингсе.

Когда с индейкой почти покончили, Черный Том, очень импозантный в белом жилете и высоком воротничке, разлил по бокалам шампанское. Осторожно держа толстыми пальцами хрупкую ножку бокала, капитан Форрестер оглядел сидевших за столом, посмотрел на миссис Форрестер и провозгласил:

— За счастливые дни!

Он неизменно предлагал этот тост, когда за столом у Форрестеров собирались гости, никогда не забывал о нем и пропуская рюмочку виски со старыми друзьями. Тому, кто хоть раз слышал от него этот возглас, при следующей встрече не терпелось услышать его снова. Ни в чьих устах эти слова не звучали так проникновенно, так галантно. Казалось, наступал торжественный момент, будто при вас стучались в дверь к Судьбе, в дверь, за которой скрыты разные дни — и счастливые, и горестные. Нил, осушая свой бокал, ощутил сладкую дрожь и с удивлением подумал, почему этот краткий тост, всего три слова, произнесенные степенным грузным человеком, вдруг заставляет почувствовать, что жизнь полна неожиданностей, а будущее — непроницаемо и загадочно.

Миссис Огден повернулась к хозяину дома с самой томной из своих улыбок:

— Мистер Форрестер, будьте добры, пожалуйста, расскажите Констанс, как вы впервые увидели эти прелестные места. Тогда ведь тут еще жили индейцы, правда?

Капитан, будто спрашивая согласия, посмотрел на другой конец стола, где между двумя канделябрами сидела миссис Форрестер. Она с улыбкой кивнула, и серьги, висевшие вдоль ее бледных щек, качнулись. В этот вечер она надела свои бриллианты и черное бархатное платье. Капитан придерживался старомодного взгляда на драгоценности. По его мнению, их специально для того и придумали, чтобы муж имел возможность выразить признательность своей жене, не прибегая к пустым, ничего не значащим словам. Драгоценности должны быть дорогими, они призваны свидетельствовать, что муж в состоянии приобрести их, а жена достойна того, чтобы их носить.

Заручившись одобрением миссис Форрестер, капитан начал свой рассказ, коротко описав, как юношей после участия в Гражданской войне, оказался на Западе и пошел служить в компанию по перевозке грузов, которая доставляла товары через прерии из Небраски в Вишневый ручей, как тогда назывался Денвер. Очутившись в безбрежном зеленом океане, раскинувшемся вширь без малого на шестьсот миль, люди теряли счет дням, неделям, даже месяцам. Один день походил на другой, и все они были великолепны — превосходная охота, множество антилоп и бизонов, бескрайнее синее небо, просторы, волнующаяся под ветром трава, вытянутые, заросшие желтыми цветами речные лагуны, где останавливались на водопой во время своих ежегодных миграций бизоны, тут они пили, купались, валялись на берегу.