Мэри Пирс - Возвращение

— Не беспокойся, я сейчас уйду! — кричал Филип. — Я больше никогда не вернусь сюда.

Он выбежал из комнаты и с грохотом сбежал по лестнице. Она слышала, как хлопнула входная дверь. Затем она услышала его шаги во дворе. Когда Линн посмотрела в окно, то увидела, как он исчез в сарае. Она повернулась к комоду, собрала все книги и отнесла их к себе в спальню.

Филип стоял посредине сарая и смотрел на веревку, свисавшую с балки. Раньше корова и два ее теленка некоторое время находились в сарае, и на этой веревке им подвешивали сено. В петле веревки еще оставалось немного сена. Филип выдернул оттуда сено и швырнул его на землю, потом пошел и притащил деревянный ящик. Задыхаясь от злости, он взобрался на него и накинул петлю себе на шею.

Веревка была старая и очень жесткая, она растирала его нежную кожу. Он поднял руки, чтобы затянуть петлю, но узел был тоже заскорузлым и не двигался. Он содрал кожу с пальцев и на мгновение прижал их к губам и начал облизывать, чтобы немного успокоить боль. Глядя вниз на свои ноги в башмаках, Филип осторожно подвинулся к краю ящика.

Петля была слишком широкой, его шея болталась в ней, и, хотя нижний ее край был у него под подбородком, узел находился высоко над головой. Филипп осторожно поднял руки вверх и опять попытался затянуть узел.

Неожиданно деревянный ящик, поставленный косо на плиточный пол, покачнулся, и Филип упал на пол. Веревка выскользнула у него из-под подбородка и, больно рванув его вверх, содрала ему нос и губы. От боли у него выступили слезы. Он поднялся, его сердце сильно билось. Веревка раскачивалась над его головой на высоте двух или трех футов. Некоторое время он стоял, поскуливая и глядя на веревку, потом выглянул через щель в стене.

Из сарая был виден дом, и его дверь находилась прямо напротив этой щели. Филип уселся на кучу мешков, чтобы понаблюдать и переждать. Черное небо низко нависло над землей, начали падать первые снежинки. Они летели по воле ветра, и их разносило в разные стороны, как будто им не хотелось в конце концов упасть на землю. Через узкую щель в стене сильно дуло, и у него заслезились глаза. Высоко над головой под крышей среди балок он услышал песню ветра. Ветер шептал и шуршал, позвякивая, играя с отставшими пластинками черепицы.

Спустя некоторое время дверь дома открылась, и он увидел как оттуда вышла тетушка Линн.

Она прошла через двор, вошла в сыроварню и закрыла за собой дверь. Филип переждал несколько минут и потам выбрался из сарая. Он пробежал по двору и вошел в дом.

Тепло кухни окутало его, вызвав мурашки на его коже и дрожь в теле, как у щенка. Филип снял с вешалки пальто, надел его, застегнув на все пуговицы, потом он надел шлем и теплый шарф, которые мать прислала ему на Рождество. Он нашел своп теплые перчатки и засунул их в карманы пальто.

Филип выглянул в окно и увидел, что дверь в сыроварню все еще закрыта. Тогда он подошел к буфету и вытащил оттуда шкатулочку тетушки Линн. Она была заперта, но Филип знал, где было нужно искать ключ. Он вытащил оттуда бумажки по фунту и какую-то мелочь и аккуратно засунул деньги в карман брюк Он запер шкатулку и поставил ее на место, затем повесил ключ туда, где он всегда висел. Трясущимися руками тихонько Филип закрыл и запер дверцу буфета.

Во дворе ветер ударил холодом и, как только он завернул за угол дома, бросил ему в лицо горсть колючего снега. Но на нем был надет теплый шлем и шарф, а теплое пальто было застегнуто на все пуговицы, и ему не был страшен ни снег, пи ветер. Филип быстро пересек двор и перелез через запертую калитку. Выйдя на дорогу, он пустился бежать. Его резиновые теплые сапоги шлепали по раскисшему снегу, и ветер подталкивал его в спину. Ему казалось, что так он может бежать вечно.

По дороге он никого не встретил, даже на Репер Лейн. Так что, когда он перелез через забор у моста и спустился по откосу к железнодорожной линии, никто его не видел и не смог задержать. Он был один в белом безмолвии под темным небом с тяжелыми, низкими облаками, грозящими пролиться снегом. Он чувствовал себя первопроходцем, и это чувство согревало его.

По обеим сторонам вдоль путей снег достигал высоты двух футов, поэтому Филипу пришлось идти по путям, где проходившие поезда примяли снег и он лежал совсем невысоко. Он был грязный, с пятнами нефти и почти не прикрывал деревянные шпалы. На этом участке пути не было заносов, потому что высокие откосы защищали его от ветра, но кое-где во время оттепели небольшие лавины снега по склону северного откоса съехали на рельсы. Снег лежал отдельными кучками на тех участках пути, где на склоне не было кустов, которые могли бы задержать его падение.

Филип сам был свидетелем падения одной лавины буквально в двадцати ярдах впереди него. Он услышал грохот и остановился, испуганно глядя по сторонам откосов. Снег как белое полотно несся вниз по северному склону, потом последовал глухой стук, который отдался эхом вдоль всего железнодорожного полотна. Но снег не заблокировал путь, Филип уже раньше видел перед собой подобные кучи, разбросанные и спрессованные проходившими поездами и черные от копоти. Филип двинулся дальше, но теперь он внимательно следил за северным откосом и постоянно прислушивался к звукам, предшествующим сходу лавины. Это должно быть ужасно, подумал он, оказаться погребенным под такой лавиной.

Здесь почти не чувствовался ветер, высокие откосы не пропускали его в долину, и завывание ветра было слышно только в телеграфных проводах, протянутых вдоль путей. Над головой высоко в небе сильнее повалил снег, и вскоре большие влажные хлопья упали на его лицо. Они таяли на щеках и сверкали на бровях и ресницах.

Время от времени Филип опускал руку в карман и нащупывал деньги. Они стали теплыми от его тепла. Когда он дойдет до Минглетона, он купит там билет и потом сядет на поезд, и, если кто-либо спросит его, он скажет, что заболела его мать и что его отец прислал телеграмму, чтобы он сразу же ехал домой.

Чарли сказал, что до Минглетона, если идти по путям, всего две мили. Филип решил, что две мили — это ерунда, и он спокойно прошагает это расстояние. Ему нравилось, что здесь так тихо и спокойно и что идет снег и мочит ему лицо. Он чувствовал себя храбрым путешественником, когда шагал здесь один и никто не знал, где он находится. Иногда он оглядывался и через плечо смотрел назад на быстро падающий снег.

Он так делал на всякий случай, если вдруг его станет нагонять поезд. Но он знал, что он в безопасности, потому что Чарли в тот раз сказал: «Если поезд идет, ты можешь услышать его еще за милю». Вот так-то!

Где-то на откосе было то место, где он похоронил дрозда. Но Филип не мог точно определить, где оно, потому что сейчас все было погребено под снегом. Воспоминание о дрозде, погибшем здесь, странно взволновало мальчика. Боль и удовольствие слились воедино и начали таять в сердце, как горячие слезы. Когда он вспоминал Чарли, ему становилось очень стыдно, и он испытывал чувство вины — Чарли был его другом, а он плюнул ему в лицо. Это дьявол подтолкнул его к этому. Он ненавидел дьявола и с удовольствием прикончил бы его. Но он жил внутри него, и ему не с кем было поговорить об этом, потому что никто бы его не понял.