Александр Дюма - Невеста республиканца

С усмешкой на губах, не спуская пристального взора с Бланш, к ним медленно приближался представитель народа. У Марсо на лбу выступил холодный пот, он смотрел на подходившего Дельмара, как Дон Жуан на статую командора.

— У тебя есть брат, гражданка?

Бланш что-то пролепетала в ответ и чуть не упала на руки Марсо. Дельмар продолжал:

— Если моя память и твое сходство не обманывают меня, мы вместе завтракали в Шоле. Почему это с той поры я не видел его в рядах республиканской армии?

Бланш чувствовала, что силы покидают ее; острый взор Дельмара следил за все увеличивающимся смущением Бланш, и она готова была упасть под его взглядом, когда он отвернулся к Марсо.

При виде его задрожал в свою очередь и Марсо. Молодой генерал судорожно сжимал эфес своей шпаги. Лицо представителя народа сейчас же приняло свое обычное выражение; казалось, он совсем забыл, о чем только что разговаривал, и, взяв Марсо под руку, он отвел его в оконную нишу, стал рассуждать с ним о существующем положении вещей в Вандее и сообщил ему, что он приехал в Нант, чтобы условиться с Каррье о новых мерах репрессий, необходимых ввиду не прекращающейся смуты. Он сказал также, что генерал Дюма был отозван в Париж, затем, оставив его, он с улыбкой и поклоном прошел мимо кресла, на которое упала Бланш, когда ее оставил Марсо.

Два часа спустя Марсо получил приказ немедленно присоединиться к восточной армии и вступить там в командование своей бригадой.

Этот неожиданный и внезапный приказ удивил его; он не без основания думал, что между этим приказом и только что происшедшею сценой существовала какая-то связь, так как срок его отпуска кончался только через пятнадцать дней. Он побежал к Дельмару, чтобы добиться у него разъяснений, но после свидания с Каррье Дельмар тотчас же уехал.

Надо было повиноваться, колебаться — значит потерять все. В эту эпоху генералы были подчинены власти представителей народа, посланных конвентом, и, если их неопытность была причиною нескольких неудач, то немало побед было одержано только благодаря альтернативе, которая стояла перед военачальниками: победить или сложить свою голову на эшафоте.

Марсо был около Бланш, когда получил роковой приказ. Ошеломленный этим неожиданным ударом, он не имел мужества объявить ей о своем отъезде, оставлявшем ее одинокой и беззащитной в городе, где ежедневно проливалась кровь ее единомышленников. Она заметила его беспокойство и, победив свою застенчивость, приблизилась к нему с тревожным взглядом любящей женщины, которая знает, что она имеет право спрашивать, и которая спрашивает. Марсо показал ей только что полученный приказ. Едва кинув на него взгляд, Бланш поняла, какой опасности подвергается ее покровитель, в случае отказа в повиновении; сердце ее разрывалось на части, но, тем не менее, она нашла силы торопить его с отъездом. Женщины в большей степени обладают известного рода твердостью, потому что у них она зависит еще от стыдливости. Марсо печально посмотрел на нее.

— И вы также, Бланш, — сказал он, — вы велите мне ехать? И, действительно, — продолжал он, поднимаясь и как бы рассуждая сам с собой, — кто может заставить меня поверить в противное. Безумец! Когда я думал об отъезде, мне несколько раз казалось, что он вызовет слезы и сожаление.

И большими шагами он зашагал по комнате.

— Глупец! Сожаления, слезы! Как будто я не безразличен для нее!

Обернувшись, он встретился лицом к лицу с Бланш; две крупные слезы катились по щекам безмолвной молодой девушки, грудь которой вздымалась от рыданий. В свою очередь Марсо почувствовал на глазах слезы.

— О, простите меня! — воскликнул он. — Простите меня, Бланш! Но я ужасно несчастлив, а несчастье вызывает недоверие. Бывая постоянно около вас, мне казалось, что моя жизнь смешалась с вашей. А как отделить ваши часы от моих, ваши дни от моих дней? Я забыл обо всем; я думал, что так будет продолжаться вечность. О, несчастный, несчастный! Я грезил и теперь я проснулся. Бланш, — более спокойно, но еще более печальным голосом прибавил он, — война, которую мы ведем, жестока и убийственна, и может статься, что мы никогда не увидимся более!

С этими словами он взял зарыдавшую Бланш за руку.

— О, обещайте же мне, если я погибну, пораженный вдали от вас… Бланш, у меня всегда было предчувствие, что жизнь моя продлится недолго, обещайте мне, что вы изредка будете вспоминать меня в мыслях, что мое имя, хоть во сне, будет у вас на устах, а я обещаю вам, Бланш, что если перед смертью у меня будет время произнести одно только слово, этим словом будет ваше имя.

Слезы душили Бланш, но ее взоры выражали тысячи гораздо более нежных обещаний, чем у нее просил Марсо. Одной рукой она сжала руку Марсо, а другой указала ему на алую розу, украшавшую ее голову.

— Всегда, навек! — пролепетала она и упала в обморок.

На крики Марсо прибежали мать и сестры. Молодой генерал думал, что Бланш умерла, и кинулся к ее ногам. Любовь, страх и надежда — все перепуталось в нем. Солдат был не кто иной, как ребенок.

Бланш открыла глаза, и вся залилась краской, увидев у своих ног Марсо и всю семью вокруг себя.

— Он уезжает, — промолвила она, — чтобы сражаться и, быть может, против моего отца. О, пощадите моего отца, если отец попадет к вам в руки; подумайте, что его смерть убьет меня. Чего же вы еще хотите от меня! — прибавила она, понижая голос. — Мысль об отце у меня явилась только после того, как я подумала о вас.

Затем, собравшись с духом, она стала упрашивать Марсо ехать: да он и сам понимал всю необходимость; поэтому он уступил ее просьбам и просьбам матери. Необходимые приготовления были сделаны, и час спустя он прощался с Бланш и со своей семьей.

Возвращаясь, Марсо ехал той же дорогой, которой они проезжали с Бланш; он медленно подвигался вперед, не ускоряя и не замедляя шага лошади, и каждый куст, каждый камешек напоминали ему какое-нибудь место из рассказа молодой вандейки. Он снова восстановил в памяти всю историю ее жизни, которую она рассказала ему; и опасность, которой она подвергалась, показалась ему теперь гораздо серьезнее, чем в момент разлуки. Каждое слово Дельмара звучало у него в ушах, каждую минуту он готов был остановить лошадь и вернуться в Нант, и немалого труда стоило ему убедить себя не поддаваться этой слабости.

Если бы Марсо не был так занят собственными мыслями, он заметил бы на другом конце дороги всадника, ехавшего ему навстречу, который остановился на мгновение, чтобы убедиться, что он не ошибся, и пустился затем в галоп. Почти поравнявшись с ним, Марсо узнал в нем генерала Дюма.

Друзья соскочили с коней и бросились друг другу в объятия.

В тот же миг какой-то человек, весь в пыли, в крови и в поту, в разорванном кафтане, перескочил через плетень, скатился по откосу на дорогу и в полном изнеможении, почти без голоса, упал к ногам друзей, прохрипев лишь одно слово: