Барбара Эвинг - Гипнотизер

— Не так, как раньше. Он нашел объявление, когда был в Кардиффе.

Корделии пришлось повторить свой вопрос:

— Как себя чувствует Морган? Его все еще мучают головные боли?

— Да, но не так, как раньше.

Похоже, ей хотелось как можно быстрее сменить тему.

— Он любит читать газеты.

Ее слова звучали, как мелкие удары: «Головные боли у Моргана», «Он любит читать газеты».

— Он показал мне объявление, но я сказала, что это довольно глупо. Он разозлился и разорвал газету в клочья. — И снова Корделия увидела маленькое лицо, полное гнева и тревоги. — Я и подумать не могла, что Моргану удастся найти тебя, — ответила Гвенлиам просто. — Он едва пришел в себя после… твоего отъезда. Но, конечно, я подумала, а вдруг это и вправду ты, поэтому решила тайно ответить на объявление, так как мы собирались в Лондон по случаю представления Манон ко двору и ее замужества. Я посчитала, что произошла какая-то ошибка.

— Но я не получала письма.

— Мисс Спунс нашла его только вчера.

Она услышала, как Корделия ахнула от удивления.

— Она сразу же связалась со мной. Мисс Спунс сказала мне, когда я пришла сюда, что ты ничего не знаешь, что так будет лучше. Мама, это настоящая удача, что все сложилось именно так, ведь наша мачеха требует показывать все письма ей. Я возвращалась после прогулки, и мальчик отдал письмо мне в руки. Взяв кабриолет, я приехала сюда. Мне никогда прежде не приходилось делать ничего подобного.

Корделия попыталась взять себя в руки. Она не могла ни ясно мыслить, ни ясно выражаться. Свечи мерцали в темноте.

— Обычно вы… не живете в Лондоне? — проговорила она.

— Нет, мы все еще живем в Северном Уэльсе, но Манон приехала в столицу около года назад.

— Манон жила здесь все это время? В Лондоне?

«Моя дочь была здесь, а я даже не знала».

— Да. И когда для Манон нашли мужа… Он герцог…

— Герцог?

— Манон… Ты же помнишь, какой красавицей она росла. Было решено, что мы все отправимся в Лондон. На свадьбу. Мы с Морганом здесь впервые!

Корделия с трудом заставила себя спросить:

— Морган тоже здесь?

— Да.

— В Лондоне?

— Да.

По губам Гвенлиам скользнула улыбка.

— Знаешь, мы с Морганом всегда мечтали о том, чтобы сбежать в новую страну.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Мы всегда мечтали перебраться в Америку, откуда прибывают корабли. Те самые, что превратились в обломки.

— О, — только и вымолвила Корделия, тоже улыбнувшись.

— Конечно, это была всего лишь мечта, но Морган так хотел отправиться туда! Ты всегда рассказывала нам об этой земле как о чем-то заповедном. Но для Манон пределом мечтаний оказался Лондон. Наш дедушка, герцог Ланнефид, живет в доме на площади Гросвенор.

В воздухе повисла пауза.

— Да, — наконец прервала тишину Корделия. — Я знаю этот дом.

Она все еще не задала дочери так много вопросов. Никто из них не знал, как обойти опасные рифы. Слышалось лишь неровное дыхание матери и дочери.

— Ты выглядишь, как и прежде, но… — было очевидно, что Гвенлиам колебалась, стоит ли говорить дальше, однако она была еще неопытной девушкой, поэтому, взглянув на седую прядь волос, выпалила: —…заметно старее.

В соседней комнате все так же играла флейта.

— Америка всегда была на месте, она не выскакивала из воды.

— Что?

— Учителя рассказали нам, что Америка — старый материк. На ней с давних времен жили туземцы.

— О Гвенлиам, я все выдумала тогда, я ничего не знала и не могла знать об Америке.

И обе женщины при воспоминании о том далеком времени разразились добрым смехом. Былое, как призрак, коснулось их и исчезло, и смех оборвался так же внезапно, как и начался. Снова наступила пауза.

Вдруг Гвенлиам, побледнев, наклонилась к ней.

— Я все время, с тех пор как приехала сюда, прохаживалась по Литтл-Рассел-стрит и спросила настоятеля большого храма, здесь ли живет леди Эллис, но он посмотрел на меня, как на сумасшедшую. Это довольно приличная улица, заявил он, но аристократы здесь не живут.

«Она ничего не знает. Она и понятия не имеет о том, что кроется за историей их рождения».

— Ты помнишь Литтл-Рассел-стрит? — проговорила она.

— А еще помню те истории, которые ты рассказывала нам о своих матери и тете.

И в третий раз Корделия подавила крик.

— О твоей бабушке и о твоей тете Хестер, — прошептала она. — Ты так похожа на Хестер!

Светловолосая девушка бросилась к своей матери. Шарфы Корделии струились по плечам. Женщины рыдали в объятиях друг друга. И сквозь слезы девушка с бледным ликом все повторяла: «О, я ничего не понимаю». Наконец она подняла взгляд, затуманенный слезами.

— Я хотела бы задать тебе столько вопросов. Почему отец развелся с тобой? Почему они сказали нам, что ты мертва? Что произошло, когда ты приехала в Лондон?

Корделия вспомнила клятвы, которые она произносила под звездами на площади Блумсбери.

— Давай пока оставим эти вопросы без ответа, — поспешно сказала она, крепко прижав к себе дочь.

Все это время Рилли мужественно играла в соседней комнате на флейте, желая всем сердцем, чтобы вслед за этой встречей для Корделии наступил период безоблачного счастья.

Все еще находясь на грани отчаяния, но желая обрести спокойствие, они в конце концов пригласили Рилли и выпили индийского чаю в уютной маленькой гостиной, окна которой выходили в сад. Им пришлось накинуть шали, потому что к вечеру, когда зимнее солнце исчезло, воздух стал холодным. В камине зажгли огонь. Вдруг они заметили, что по саду ходит миссис Спунс в одной нижней рубашке, безмятежно напевая что-то себе под нос. Рилли тут же заторопилась в сад и привела старушку в дом, по дороге терпеливо объяснив ей, что без одежды она замерзнет и подхватит простуду.

— Миссис Спунс потеряла память, — объяснила дочери Корделия. — Она была такой доброй и чудесной женщиной, да и сейчас не доставляет нам особых хлопот, но вот только когда она слышит голоса гостей, то снимает с себя одежду, словно желает нарядиться к ужину. Конечно, она не помнит ничего из наших наставлений. В последний раз Рилли пыталась убедить ее сидеть одетой, уверяя, что иначе оставит без работы портных — на что тогда те будут жить? Миссис Спунс всегда отличалась добросердечностью.

Гвенлиам улыбнулась. И Корделия ответила ей такой же улыбкой, хотя сердце ее разрывалось от боли: улыбка дочери напомнила ей тетю Хестер, Гвенлиам и Хестер словно слились воедино.

А затем Гвенлиам сказала:

— А ты действительно гипнотизер, как указано на двери? И почему ты называешь себя мисс Престон?

В этот момент появилась Регина с садовником, держа в руках охапку хризантем.

— Черт побери, ей удалось выскользнуть, — извиняясь, произнесла она. — Я собирала цветы для комнат.