Барбара Эвинг - Гипнотизер

Инспектор Риверс нахмурился. Большой дом в Блумсбери и элегантные леди, которых ему довелось встретить, казалось, не могли иметь никакого отношения к заведению миссис Фортуны.

И никакой накидки.

В довольно поздний час того же дня, который был напоминанием о происшедшем накануне убийстве их отца, Манон, новоиспеченная графиня Трент, рыдая, мерила шагами роскошные апартаменты в доме на площади Гросвенор. Она была в красивом пеньюаре (очень красивом, предназначавшемся для ее новой прекрасной жизни). Манон была похожа на загнанного зверя, заточенного в клетку, и с ее уст срывались какие-то непонятные слова.

— Он просто уехал, Гвенни! Как только мы получили вчера вечером новость на балу, он сел на лошадь и отправился в Вилшир, сказав, что ему охота пострелять! Он говорил такие жестокие вещи: о том, что его семья никогда не была замешана в подобных скандалах и наш брак можно легко аннулировать.

Она разрыдалась еще сильнее, продолжая ходить по комнате.

— Я не могу этого вынести! Никто не говорил мне, что все будет настолько ужасно, Гвенни. Он пытался делать со мной такое, о чем я не могла бы догадаться ни за что на свете. Мне бы такое не приснилось в самом кошмарном сне. Боль, обида — все это переполняло меня, а он только смеялся. — У нее начиналась истерика, и она лишь хватала воздух ртом. — Никогда не выходи замуж! Никогда! Это такая ловушка!

Гвенлиам не могла ума приложить, как успокоить сестру, пока не появилась их мачеха. Манон сильно изменилась, с тех пор как приехала в Лондон, с тех пор как стала любимицей их дедушки, герцога Ланнефида. Она словно переросла детскую привязанность к Гвенлиам и Моргану, ее волновали только лондонская жизнь и разговоры о развлечениях столичной знати. Ее занимали одни балы и наряды. «Я так люблю ее», — произнесла про себя Гвенлиам; ее преданность сестре не позволила ей высказаться вслух, но она все же не могла не подумать о том, что сестра очень избалованна. Гвенлиам тосковала по отцу, она не могла еще до конца осознать постигшей их утраты. Встреча с матерью привела ее в полное замешательство, однако теперь все отступило на второй план перед истерикой Манон, которая будто сошла с ума. Ее переполняли гнев и злость, а к этому примешивалось… отвращение? или страх? Гвенлиам не знала, что предпринять. Она любила сестру, желала ей добра. Обняв ее, она шептала ей успокаивающие слова, потом подвела к кровати, которую они делили вместе, до того как Манон несколько недель назад с такой готовностью согласилась выйти замуж за герцога Трента. Она чуть не силком уложила сестру на кровать, усевшись рядом и гладя ей волосы и руки.

— Тебе надо поспать, моя дорогая Манон, тебе надо немного поспать.

— Я хочу, чтобы все было, как прежде, — все еще рыдала девушка, единственным желанием которой когда-то было приехать в Лондон и выйти замуж за герцога.

Наконец ее рыдания утихли. Казалось, что она, совершенно измученная, начала засыпать. Ее голос все еще раздавался, подобно слабому эху. Гвенлиам без устали гладила длинные светлые локоны Манон, пока она не заснула, ее дыхание выровнялось, глаза закрылись. Напоследок она шепотом напутствовала сестру: «Никогда не выходи замуж».

Прошло еще немного времени, и Гвенлиам высвободилась из объятий сестры, встала и потянулась. Она уселась перед зеркалом у темного столика, но едва могла рассмотреть себя в тускло освещенной комнате. Гвенлиам расчесала волосы. Подул ветер, и ей показалось, что ее отражение на минуту затуманилось. Она чувствовала себя очень усталой, мысли путались. Когда-то давным-давно она так любила отца. Но это было словно в другой жизни. Отец изменился, он стал другим. Тот мужчина, который готов был шагать целые мили по мокрому песку, чтобы найти красивые ракушки для своих малышей, исчез навсегда. Гвенлиам думала о постигшей его участи. Он был убит с особой жестокостью. Люди, подобные герцогу Тренту, предпочитали вместо слова «трагедия» говорить «скандал». Она медленно вернулась к кровати, влезла на нее и прислушалась к ровному приглушенному дыханию Манон, потом наклонилась и задула свечу. Гвенлиам лежала в темноте и предавалась размышлениям. Снова перед ней возникло лицо матери. Знает ли она о том, что случилось? Конечно, знает. Даже если она не видела газет, уличные продавцы повсюду выкрикивают эту новость. Как она восприняла эту весть? Их история случилась давным-давно. Мысли Гвенлиам стали путаться. «Как я хочу увидеть ее снова… Правильно ли я поступаю, не говоря ничего Моргану?.. Но Морган не умеет хранить секреты… мне следовало бы объяснить маме, что доктор в Уэльсе предупредил меня о том, как опасна болезнь Моргана… Он никому не мог довериться и сказал, что только сильные лекарства в состоянии поддержать его…» Она пыталась прогнать прочь мысли, одолевавшие ее. Она жила в постоянном страхе за здоровье Моргана. «Надо ли было рассказать маме всю правду? Предупредить ее? Я так хочу увидеть ее снова… Но мне надо защитить Манон, новую герцогиню Трент, защитить Моргана, который должен стать герцогом Ланнефидом… Семье не пережить еще одного скандала… Какой красивый кинжал… И он стал причиной смерти отца…» Наконец Гвенлиам погрузилась в сон.

Она проснулась среди ночи и сразу поняла, что в их комнату пробрался младший брат, которого она узнала по его особенному дыханию. Она также услышала, как шуршат бумаги. Когда Морган был маленьким, он забирался к ним в кровать, потому что ему непременно надо было выплакаться, — настолько велика была его тоска по маме. Головные боли и в детстве не давали ему покоя. Став старше, он начал обходить стороной комнату сестер: его приводил в недоумение беспорядок, который они могли устроить, разбросав свои наряды. Однако Гвенлиам слишком хорошо знала своего брата. Если головные боли становились невыносимыми, он приходил к ним в комнату, как в былые времена. Еще не до конца проснувшись, Гвенлиам быстро присела на кровати и произнесла шепотом:

— Морган, у тебя болит голова? Тебе нужно принять лекарство?

Он стоял возле столика в одной ночной сорочке, поеживаясь. Она зажгла свечу, прикрывая свет рукой, чтобы не потревожить Манон. У Моргана в руках была газета.

— Что это? — тихо спросила она. — У тебя снова разболелась голова?

— Она встретилась с ним из-за меня.

Даже когда он говорил шепотом, его голос срывался на бас.

— В чем дело, Морган? — пытаясь говорить твердым тоном, спросила Гвенлиам.

Когда Моргана донимали головные боли, надо было быть твердой, чтобы справиться с его странностями.

— Он нанес ей визит в тот вечер, когда его убили.

— Кому?

— Я прочел твой дневник. Нашей маме.

Она почувствовала, что ее сердце готово выскочить из груди. К лицу прихлынула кровь. Гвенлиам уставилась на брата, подумав, что в полумраке он выглядит безумцем. Она не могла поверить услышанному.