Мишель Моран - Нефертари. Царица египетская

— Рамсес, прикажи, чтобы звонили в колокола.

Рамсес посмотрел на отца так, словно царь Египта мог победить саму смерть.

Фараон Сети кивнул сыну:

— Иди.

— Я так старался! — воскликнул Рамсес. — Я умолял Амона.

Сети прошел через комнату и обнял сына за плечи.

— Знаю. А теперь прикажи звонить в колокола. Пили забрал Анубис.

Я видела, что Рамсес не в силах уйти от сестры. Она всегда боялась темноты, как и я, и ей будет страшно оттого, что все вокруг плачут. Рамсес медлил, но голос отца звучал твердо:

— Иди.

Рамсес посмотрел на меня, и я поняла: нужно пойти с ним.

Во дворе под корявыми ветками акации сидела старая жрица, держа в морщинистых руках бронзовый колокол.

— Рано или поздно Анубис всех забирает, — сказала она.

От ее дыхания в холодном воздухе заклубился пар.

— Но не в шесть лет! — воскликнул Рамсес. — И ведь я молил Амона оставить ее в живых.

Старая жрица хрипло засмеялась.

— Боги детей не слушают! Что такого великого ты совершил, чтобы Амон выполнял твои просьбы? Выиграл войну? Воздвиг памятники?

Я спряталась за Рамсеса, и оба мы замерли.

— Как же Амону узнать твое имя, как отличить тебя среди многих тысяч, возносящих к нему мольбы?

— Никак, — прошептал Рамсес.

Жрица уверенно кивнула.

— А если боги не могут распознать твое имя среди прочих, они и молитвы твоей не услышат.

Фивы, 1283 год до н. э.

— Стой спокойно! — строго велел Пасер.

Пасер только обучал меня грамоте и не мог указывать царевне, как себя вести, но если его не послушаться, он заставит меня переписывать на несколько строк больше. В расшитом бисером наряде я покорно замерла рядом с детьми из гарема Сети. В тринадцать лет мне не хватало терпения. К тому же все, что мне было видно, — позолоченный пояс стоявшей передо мной женщины. Из-под парика ей на шею тек пот, оставляя пятна на белом льняном платье. Когда пройдет царская процессия, придворные вслед за фараоном укроются от зноя в прохладном храме. Но процессия двигалась невыносимо медленно. Я посмотрела на Пасера, который пытался отыскать в толпе проход.

— А Рамсес — ведь он теперь стал соправителем — бросит учиться в эддубе? — спросила я.

— Да, — рассеянно ответил Пасер. Он взял меня за руку и повел сквозь море людских тел. — Дорогу царевне Нефертари! Дорогу!

Женщины и дети расступались, и вот мы вышли к самой Аллее сфинксов.

Вдоль всей аллеи дымили высокие сосуды с благовониями, наполняя воздух священным ароматом кифи — дабы боги благоприятствовали сегодняшнему дню. Аллею огласили медные звуки труб. Пасер подтолкнул меня вперед.

— Вот идет царевич!

— Я его и так каждый день вижу, — мрачно сказала я.

Рамсесу, единственному сыну фараона Сети, исполнилось семнадцать, и детство его кончилось. Нам больше не учиться вместе в эддубе, не охотиться по вечерам. От его коронации я не испытывала никакой радости, но при виде самого Рамсеса у меня перехватило дыхание. Царевича покрывали драгоценные каменья — от лазуритового ожерелья на шее до золотых браслетов на щиколотках и запястьях. Рыжие волосы сверкали на солнце, словно медь, на поясе висел тяжелый меч. Тысячи человек подались вперед, стараясь его разглядеть, а когда Рамсес приблизился ко мне, я потянулась и дернула его за волосы. Пасер резко выдохнул, а фараон Сети рассмеялся, и вся процессия остановилась.

— Здравствуй, малышка Нефертари!

Фараон погладил меня по голове.

— Малышка? — Я расправила плечи. — Я не малышка.

Мне уже давно исполнилось тринадцать; до четырнадцати оставался всего месяц.

Фараон усмехнулся моей дерзости.

— Значит, мала только ростом, — сказал он. — А где же твоя преданная няня?

— Мерит? Во дворце, занята приготовлениями к празднеству.

— Тогда скажи ей, что я желаю видеть ее сегодня в Большом зале. Нужно научить ее улыбаться так же славно, как ты.

Он ущипнул меня за щеку, и процессия двинулась под прохладные своды храма.

— Держись ко мне поближе, — велел Пасер.

— Зачем? Раньше ты не следил, куда я хожу.

Вместе с остальными придворными мы втянулись в храм, и дневной зной остался наконец-то позади. Жрецы Амона в длинных белых одеяниях быстро повели нас по тускло освещенным коридорам. Я приложила ладонь к каменной плите с изображениями богов. На их лицах застыло выражение удовольствия, словно они радовались нашему приходу.

— Осторожнее с рисунками, — резко сказал Пасер.

— А куда мы идем?

— Во внутреннее святилище.

Коридор расширился, переходя в сводчатую комнату, и по толпе пробежал удивленный ропот. Гранитные колонны поднимались в темноту; выложенный синими плитками и инкрустированный серебром потолок казался звездным небом. На крашеном помосте ждали жрецы Амона, и я с тоской подумала, что теперь, когда Рамсес стал фараоном-соправителем, пришел конец нашей охоте на болотах. Но сюда, конечно, пришли и другие дети из эддубы, и я стала высматривать в толпе знакомых.

— Аша! — крикнула я, и Аша, увидев меня рядом с учителем, пробрался к нам.

Его черные волосы были, как обычно, аккуратно заплетены в косу, конец которой всегда, когда мы охотились, болтался сзади, словно хлыст. И хотя обычно именно его стрела первой поражала быка, сам Аша никогда не приближался к добыче первым, за что фараон и прозвал его Ашой Осторожным. Насколько Аша отличался осторожностью, настолько же Рамсес — поспешностью. На охоте он мчался вперед сломя голову, и отец прозвал его Рамсесом Безрассудным. Конечно, это было семейное прозвище, и так называл Рамсеса только сам Сети.

Я улыбнулась Аше, но Пасер одарил его взглядом далеко не приветливым.

— Почему ты не стоишь на помосте вместе с царевичем?

— Церемония начнется только по сигналу труб, — объяснил Аша.

Пасер вздохнул.

— Ты что, не рада? — обратился ко мне Аша.

— Чему радоваться? — ответила я. — Рамсес теперь будет все время сидеть в тронном зале, а не пройдет и года, и ты отправишься в войско.

Аша встрепенулся.

— Вообще-то, — заметил он, поправляя кожаный нагрудник, — если я хочу стать полководцем, то начинать обучение нужно до конца месяца.

Взревели трубы. Я хотела возразить, но Аша повернулся к помосту.

— Пора.

Длинная коса исчезла в толпе.

В храме воцарилась полная тишина, а я смотрела на Па-сера, который отводил взгляд.

— А эта тут зачем? — прошипели сзади. Даже не видя, я поняла, что женщина говорит обо мне. — Она в такой день принесет несчастье.

Пасер взглянул на меня; жрецы затянули гимн Амону, и я притворилась, будто ничего не слышала. Из темноты появился верховный жрец Рахотеп. С его плеча свисала шкура леопарда. Он медленно поднялся на помост. Стоявшие рядом со мной дети старались не смотреть на него: неподвижное лицо, словно застывшая в вечном оскале маска; левый глаз по-прежнему красен, как сердолик. Внутреннее святилище наполняли облака дыма от благовоний, но Рахотеп этого, видимо, и не замечал. Он поднял корону хеджет [8] Дешрет — красная корона, символ власти над Нижним Египтом. Власть над Верхним Египтом символизировала высокая белая корона хеджет. и, не моргая, возложил ее на золотое чело Рамсеса.