Елена Арсеньева - Любимая муза Карла Брюллова

Свою внешность он оценивал невысоко. Прекрасная Юлия Самойлова, роскошных форм, почти такая же высокая, как муж, небось, не взглянет никогда на такого.

Вдруг Сен-При ожгло воспоминание о теле, которое содрогалось от страсти в его объятиях. Неведомая любовница была явно выше его ростом и отнюдь не хрупкого сложения!

Внезапный крик Трубникова-второго развеял сладостную грезу, и Сен-При так огорчился, что готов был хоть сейчас вызвать крикуна на дуэль, несмотря на его устрашающую бретерскую славу.

– Да что там такое? Чего ты расшумелся? – доносились со всех сторон крики недовольства, к которым то и дело прибавлялись выражения и покрепче.

– Что это там девчонка раскричалась, будто ей в рейтузы похабники лезут? – проворчал кто-то, зевая, но этот неосторожный эпитет был заглушен женским голосом необычайной красоты, который звучно пропел мажорную, а потом минорную гамму.

Тут самых сонных словно ветром с постелей сдуло! Гроздьями повисли гусары на окнах, толкались, бранились, отпихивая друг друга, пытаясь высунуться, чтобы получше разглядеть невероятное явление, возникшее перед казармой.

Сен-При при звуках этого голоса поднялся с постели, как во сне, доплелся до окна на подгибающихся ногах и, с трудом протиснувшись меж онемевшими и, кажется, даже переставшими дышать товарищами, тоже поглядел вниз.

Там стояла телега, наполненная примятой соломой. Запряжена в телегу была соловая лошадка; на козлах сидел мужичок с мочальной бородой.

На телеге стояла во весь рост высокая женщина в алом платье. Она держала в одной руке факел, который ярко озарял ее удивительную красоту: черные волосы, разметавшиеся по плечам, роскошь которых была щедро открыта благодаря откровенному декольте, черные глаза, в которых плясали отраженные искры, смеющийся рот, который страстно хотелось целовать… Алое платье, сшитое без всяких модных ухищрений, обтягивало формы, которые могли бы искусить схимника. И голос… Звучал этот голос, который пел по-итальянски с той выразительностью, которой не добьешься никакими штудиями, но которые сообщают только удивительный природный талант и страстность натуры:

О, как безрассудна, о, как беспощадна любовь…

Красавица допела фразу – и ночь взорвалась аплодисментами и криками:

– Браво! Фора! Бис!

Вокруг Сен-При орали так, что можно было оглохнуть. Кажется, среди доброй тысячи народу, висевшей на окнах, молчал лишь один – все прочие безудержно выражали свое восхищение.

– Господи! – хрипло выдохнул Пузырев. – Да ведь это графиня Самойлова! Божественная Юлия!..

– Самойлова… – полетел из уст в уста возбужденный шепоток. – Графиня Юлия Павловна… Юлия Самойлова… Юлия! Прекрасная, бесподобная!..

В эту минуту красавица взмахнула своим факелом – и все стихло. Она подняла другую руку – и все увидели, что она держит в ней какой-то мятый мягкий предмет красного цвета.

Батюшки! Да ведь это фуражка!

– Сен-При! – крикнула Юлия во весь свой великолепный голос. – Ты забыл у меня свою фуражку! Но я тебе ее не отдам, а заберу с собой, как залог твоего возвращения! До скорой встречи, amore mio!

И с этими словами она отшвырнула факел на обочину дороги. Мигом наступила какая-то особенно непроглядная темнота, а когда глаза зрителей к ней привыкли, оказалось, что графиня Самойлова исчезла – с поистине театральным эффектом!

– Если бы я не стал музыкантом, я непременно сделался бы художником, – тихо сказал Пачини. – Ты видишь эту воздушную игру света и тени? Мне кажется, я ее слышу ! Может быть, когда-нибудь даже смогу передать эти звуки… Например, напишу оперу и назову ее «L’ultimo giorno di Pompei» – «Последний день Помпеи»!

– А если бы я была художницей, – отозвалась Юлия, – то написала бы картину об этом извержении, и в ней все было бы в красных, черных и желтых тонах – как на этой стенной росписи дома Веттиев.

– Говорят, сила извержения была такова, что пепел от него долетал даже до Египта и Сирии, – проговорил Пачини.

– И где-то здесь погиб великий Плиний Старший, – добавила Юлия. – Если он описал гибель Атлантиды с чужих слов, то гибель Помпеи хотел видеть сам…

Они стояли на одной из более или менее очищенных улиц напротив останков помпейского форума и медленно оглядывались, пытаясь разобраться в сонмище развалин, отдельно сложенных камней, груд земли. В каждом, самом незначительном комке грунта, сплавившегося во время катастрофы, могло скрываться чудо археологического открытия. Казалось невероятным, что после того чудовищного извержения Везувия, которое накрыло Помпеи, Геркуланум и Стабии в 79 году до Рождества Христова, здесь почти все сохранилось таким, каким было в давние, баснословные времена. Под многометровой толщиной пепла находились улицы, дома с полной обстановкой, останки людей и животных, которые не успели спастись.

Группа туристов медленно плелась за ученым-сопровождающим, который с восторгом рассказывал обо всем, на что предлагал обратить здесь внимание. Хождение в одиночку запрещалось. Это было небезопасно, ведь стены зданий, веками испытывавшие тяжесть тонн пепла, могли рухнуть; к тому же слишком много было желающих прихватить с собой сувенир из города, постепенно восстававшего из праха.

Даже Юлия была буквально схвачена за руку, когда не устояла перед искушением прихватить с собой прелестное бронзовое зеркальце. Оно было таким маленьким, что Юлия могла видеть в отполированном металле только один свой глаз. Возможно, это было зеркальце именно для глаз.

Проводник умолял вернуть зеркальце и просил прощения у ее светлости, взывая к долгу перед историей, перед грядущими поколениями, которые узнают о том, каков был античный быт, именно благодаря таким мелочам.

– Жаль, что я не приехала сюда лет пятьдесят назад, – сердито сказала Юлия, неохотно возвращая зеркальце. – В Неаполе в Королевском музее рассказывали, что, когда Помпеи начали раскапывать, археологи отправляли в музей только то, что представляло художественную ценность, а все остальное уничтожали. Вот же варварство! Тогда досужие зрители могли набить свои карманы истинными сокровищами!

– О да, это было варварство! – горячо поддержал ученый. – Но все изменилось с того времени, как управляющим стал синьор Ле Вега. Именно с тех пор уже исследованные здания перестали засыпать вынутым грунтом, его начали вывозить за пределы города. Открытые памятники реставрировали, находки, которые не брали в музей, оставлялись на месте для всеобщего обозрения. Именно тогда был разработан план экскурсионных маршрутов. Счастливым временем для Помпей стали годы, когда раскопками заинтересовались синьор Мюрат и его супруга, синьора Каролина Бонапарт!