Аннетт Мотли - Ее крестовый поход

Путь до Тира занял четыре дня. Сопровождение состояло из двух конвойных отрядов рыцарей-госпитальеров, ста человек кавалерии и пехоты, которые должны были находиться при ней во время пребывания у Конрада. Они двигались быстро, не беспокоясь о безопасности: Аль-Джабала можно было больше не остерегаться, а у кого-либо другого вряд ли достало бы сил атаковать их. До города они добрались поздним вечером. Им открыли ворота, хотя уже прозвучал сигнал к тушению огней. Рыцари разошлись по постоялым дворам, а их командиры отправились вместе с Иден во дворец.

Она была рада окончанию путешествия. Сейчас царившие в душе смятение и скорбь давили на нее сильнее, чем простая физическая усталость. Слова и образы, как Тристана, так и Стефана, вновь и вновь проходили в ее опустошенном сознании, пока слова не превратились в насмешку, а образы — в ложь, угрожавшую ее рассудку. Настоящим облегчением могла оказаться встреча с дружелюбной и практичной Изабеллой, способной посоветовать, как существовать в опустевшем и призрачном мире, который теперь ее окружал.

Ворота дворца были открыты, наружный двор заполняли люди.

— Там происходит какое-то торжество? — устало поинтересовалась Иден, пока четыре рыцаря плечами прокладывали дорогу для нее и своих командиров.

Человек, стоявший рядом, яростно сплюнул.

— Кровь Христова, госпожа, хотел бы я, чтоб так и было! Вы что, не знаете? Как раз сегодня ночью убили нашего маркиза. Зарезали на улице, как бандита.

Казалось, ее собственное сердце прекратило биться. Иден замерла и закрыла глаза. Она не ощущала пи того, как госпитальер дергает ее за рукав, ни угрожающего шума окружавшей толпы. Ни звука, ни движения — сейчас лишь слепота могла спасти ее от правды. Во тьме, царившей в ее сердце и под опущенными веками, витал образ неподвижного лица, на котором существовали только глаза — светлые, пронзительные и абсолютно невозмутимые.

Итак… предупреждение оказалось бесполезным. Средства, избираемые Рашид-эд-Дин-Синаном, не подводили его.

Когда Иден сумела открыть глаза, она думала лишь об Изабелле. Пробормотав поспешную благодарность госпитальерам, она устремилась через толпу к главной двери дворца, где потребовала, чтобы ее пропустили в покои маркизы.

— Она никого не желает видеть, — объявил осаждаемый мажордом.

Иден назвалась.

— Я должна кое-что рассказать ей. Узнайте, не примет ли она меня. Это касается… смерти вашего хозяина.

В глазах его мелькнуло подозрение, но сообщение было передано, и несколько минут спустя почтительный слуга провел ее в длинную комнату, которая запомнилась Иден пронизанной солнечным светом, наполненной смехом и разговорами о любви.

Сейчас комната казалась темным подземельем, слабо освещенным пламенем сотни свечей, окружавших ложе, стоящее посередине. Там покоилось то, что осталось от хозяина дома. Даже в смерти Конрад Монферратский был необычайно величествен. Лишенное насмешливого выражения неподвижное лицо, белое, как шелк под черным колетом и алым покрывалом, было строгим и благородным; глаза закрыты, рот неумолимо сжат.

На его груди, рассыпав водопадом черные волосы, лежала Изабелла; хрупкое тело в золотистом платье накрывало его, словно пытаясь согреть и пробудить к жизни. В комнате находилось еще несколько человек, чье присутствие почти не ощущалось. Бессознательно увлекаемая вперед, Иден тихо подошла к погребальным носилкам и остановилась, глядя на их скорбную ношу. Изабелла была тиха и неподвижна, точно ее умерший муж. С внезапным страхом Иден подумала, не лишила ли та себя жизни. Но затем по слабому колыханию груди убедилась, что это не так. Она не пыталась прикоснуться к Изабелле. Никакого облегчения принести она не могла. Могла только быть рядом с ней, и ничего больше.

Иден несла это неподвижное, молчаливое бдение, минуты которого перетекали в часы, не тревожимая шуршащими появлениями и исчезновениями подданных Конрада, прибывавших удостовериться в лживости распространяемых жутких слухов… и уходивших, по двое и по трое, говоря о мести и не пытаясь скрыть слез. Маркиз был хорошим господином… да и неплохим, по существу, человеком. Увидев его мертвое тело, они желали теперь видеть его убийц.

Примерно в середине бесконечно длинной ночи Изабелла наконец шевельнулась. Иден, которая сидела, уронив голову на колени, на том же месте, уловила шелест дамасской парчи и подняла взгляд. Маркиза неуверенно стояла рядом с катафалком, глаза казались черными ранами на бескровном лице. Не в силах говорить, она лишь протянула к Иден руки. Подойдя, Иден крепко обняла ее:

— Изабелла…

Какие слова могла она найти?

Она увела вдову Конрада от тела мужа. Рука ее ощущала постоянную дрожь хрупкого тела.

— Дорогая… вы должны отдохнуть. Вам потребуется много сил.

Если силы можно черпать в страдании, а у Иден были основания этому верить, то у Изабеллы их, несомненно, достанет.

Изабелла не собиралась покидать комнату, но позволила отвести себя на кушетку, стоявшую поодаль от тела. Похоже, она понемногу приходила в себя. Чуть шевельнув рукой, она дала знак все еще находившимся в полутемной комнате женщинам, что они могут быть свободны.

— Я рада, что вы здесь, — сказала она, когда все вышли. Голос ее был усталым и сдавленным. — Навещая меня сейчас, вы делаете благое дело.

Иден заломила руки.

— Я не знала об… этом, когда прибыла сюда, — глухо проговорила она.

— Нет?

На лице Изабеллы промелькнуло мгновенное замешательство, тут же исчезнувшее. Все происходящее не имело для нее значения, кроме одного, уже свершившегося факта.

— Его подстерегли на улице. Я не поверила, когда мне сообщили. А потом его принесли. Он не был мертвым. — Изабелла говорила быстро и отрывисто, неестественно твердым голосом. — Казалось невозможным, чтобы он умер! — Она уперлась взглядом в труп, будто усомнившись в его реальности. — Всего несколько дней как он праздновал победу. Это был венец его жизни! Граф Шампанский явился сюда, чтобы положить Иерусалим к его ногам. Весь мир, казалось, приветствовал его. Ведь сам Ричард направил молодого графа посланником, будучи, как и король Франции, его дядей. В своем лице тот являл надежду на разрешение всех споров между подлинными франками в Палестине. Нам было так весело вместе, граф Генрих такой симпатичный и галантный. Я даже немного с ним кокетничала…

Иден увидела, как слезы наконец заблестели в страдальческих, полных боли глазах.

— Когда Конрад услышал, что станет королем, — продолжала Изабелла, справившись с волнением и говоря теперь с отчетливой гордостью, — он пал на колени с истинным смирением и воскликнул: «Если я недостоин, то, без сомнения, Бог не допустит этого!» Но не Бог помешал ему, а сатана, — вскричала она, — руками своих кровавых палачей!