Николай Бахрошин - Ромео и Джульетта. Величайшая история любви

— Ромео просил передать… — я замялся, раздумывая, как бы выразиться поделикатнее. — Словом, он не мог поступить по-другому. Он просит его извинить…

— Не надо! Не надо, не надо, капитан! Ему не за что извиняться. Он — муж мой, господин мой! Если он что-то решил, и сделал, как он решил, значит это правильно и для меня. По-другому я даже не хочу думать!

Да, характер… Все-таки Ромео убил ее брата, а она — не хочет думать! Как отрезала.

Я вдруг представил ее лет на десять старше, в полном расцвете властной женственности, железной ручкой держащей на вожжах мужа и вникающий во все тонкости семейной коммерции. Пусть сорок чертей застрянут у меня в глотке, при равном возрасте и опытности моя чертовка Розалина в подметки бы ей не годилась!

Даже не знаю, завидовать Ромео или жалеть его…

Я молча поклонился.

— Умберто, что же с нами будет? — вдруг спросила она.

Я до сих пор помню, как она это произнесла. Горячо, искренне, с болью, прорвавшейся через все ее мужество и напускную веселость.

И в моих глазах она снова стала маленькой девочкой, зажмуривающей глаза, прежде чем шагнуть в темную комнату.

— Я не знаю, Джулия… Все мы в руке Божьей… — что еще я мог ей ответить? — Я солдат, Джулия. Я привык жить сегодняшним днем, не слишком заботясь, что будет завтра.

— Я тоже постараюсь привыкнуть, — твердо пообещала она. — Как солдат…

Во всем этом роковом стечении обстоятельств для Ромео было только одно светлое пятно. Чуть более года назад Его Сиятельство, герцог Делла Скала, присвоил себе титул Верховного Судьи Вероны…

Виноват, присвоил — это я случайно повторил выражение городских гвельфов. На самом деле состоялись выборы, просто большая и самая зловредная часть оппозиции почему-то в них не участвовала. По разным причинам. Кто скажет, что здесь не проглядывает тонкая, изощренная интрига, направляемая рукой Его Светлости, — пусть плюнет мне в глаза.

Хотя, с точки зрения закона — все правильно, все как положено, выборы-то состоялись. Теперь гвельфы боролись за пересмотр результатов, а гибеллины — за их утверждение. Перипетии той борьбы достойны отдельного опуса. Я не хочу на них останавливаться, скажу только, что если бы ту энергию, да направить на реальные дела городского управления, Верона стала бы самым хорошо управляемым городом-сеньором.

Вы скажете — это беда не только Вероны, всех наших городов. Мало ли у нас таких господ, что громче всех кричат: «Да здравствует Италия!», а на деле подталкивают страну к пропасти… А я добавлю, что наши свободные выборы, господа, это палка о двух концах — одним концом лупят тебя по голове, внушая свои идеи, а другим добавляют… по противоположному месту! Именно в тот момент, когда наступает время выполнять обещания избирателям.

Ладно, мои политические воззрения вам без того известны…

Итак, суд состоялся в здании городской ратуши. Обставили пышно. Трое судей восседали за столом на высоком помосте, сплошь задрапированным дорогим малиновым бархатом. Перед ними — массивный стол черного дерева, под ними — кресла с высокими спинками, украшенными витиеватой резьбой. Даже стены зала, даже скамьи для публики были забраны дорогим сукном в красно-малиново-черных тонах.

Смотрелось как подобие Чистилища, честное слово!

Председательствовал Верховный Судья герцог Делла Скала. Вторым судьей был гвельф и советник муниципалитета старый Антонио Джезаре, третьим — гибеллин и советник муниципалитета, щеголеватый Винченце Скорицелли, глава клана Скорицелли, торговцев сукном и тканями.

В городе потом болтали, именно Скорицелли принадлежал заказ на оформление тканями зала суда, за что он отхватил немалый куш из городской казны. Не верить этому у меня нет причин, пройдоха-то редкостный.

По чьей-то неумной воле (может, не без умысла!) первым свидетелем оказалась сеньорита Франческа.

Чертова перечница просто расцвела на свидетельском месте. Гордясь вниманием публики и жеманно подчеркивая свою престарелую непорочность, Франческа начала подробно рассказывать, как вышла с утра пораньше из дома купить к обеду утку на рынке, что у улицы Медников. Нет, утку можно купить и у переулка Трех Королей, но у Медников и утки жирнее, и дешевле на два гроша. А что говорят, будто утки у Медников со сваленными перьями, так это брешут, не боясь Бога! Святой истинный крест, святая Франциза-покровительница, еще стоит посмотреть — какие-такие особые перья у Трех королей…

Его Сиятельство, не обладая долготерпением, значительно кашлянул и пожелал всем уткам, какие ни есть у Медников и, заодно, у Трех Королей, немедленно провалиться к дьяволу. А синьорина Франческа пусть расскажет, что видела, и ничего больше.

— Вот именно, Ваше Сиятельство! Видела! — не смутилась бывалая сплетница. — Как есть, видела, лопни мои глаза!

Из дальнейшего рассказа синьорины выходило, что купила она свою утку… Не утка — голубь блаженный! И перышки один к одному, и покрякивает так нежно, словно песню поет… По тому, как утка крякает, достопочтенные судьи, всегда можно определить, насколько сладкое мясцо…

(Громкий кашель Его Сиятельства.)

Да, значит, несет она свою утю в корзиночке, и тут, чуть не доходя до площади Блаженных Мучеников, вот столечко всего не доходя, вдруг видит…

— Тибальта! — подсказал кто-то из публики.

Сеньорита Франческа презрительно фыркнула поджала губы.

Да если б Тибальта, достойные господа! Что ей с того Тибальта, упокой Господь его душу, Тибальт — он и есть Тибальт, прости Господи… Черта она увидела, как есть черта! Сидит он, выходит дело, махонький такой, на ступенечках — рожки остренькие, глазки злобненькие, обликом богомерзкий до невозможности — и показывает он ей… Прямо уж не знаю как сказать, достойные господа судьи, показывает он ей то, что ниже пояса, но не хвост, не подумайте, а… кое-что!

Дальше сеньорита Франческа взялась было живописать, как она вся переменилась в лице, как захолодела ее трепетная душа, как сердце опустилась до самых пяток. И только призвав на помощь покровительницу святую Францизу, только укрепив себя Словом Господним, поддержав крестом истинным, смогла она, выходит дело, пережить страсть такую…

Только общими усилиями второго и третьего судей, понукаемых кашлем Его Сиятельства, удалось выяснить, что помимо лицезрения бесовского «кое-чего», она видела, как мимо нее пронесся Тибальт со шпагой, а за ним — Ромео. А больше она ничего не видела. Что не видела, то не видела, врать не будет, ее, почтенные судьи, в городе каждый знает, восхищаясь ее неизменной правдивостью и рассудительной сдержанностью…

Тут публика уже не выдержала и грохнула смехом. Его Сиятельство тоже изволил улыбнуться, хотя потом с силой хлопнул ладонью по столу. Выразился в том духе, что это не суд получается, а… «кое-что»!