Барбара Картленд - Рапсодия любви

Граф молчал. Орлена отошла от стола и встала, слепо глядя в сад сквозь выступившие на глазах слезы.

— Прихожане церкви Святого Иакова — единственные, кто пытается что-нибудь сделать, — продолжила она. — Они помещают детей своего прихода не в работные дома, но в тщательно отобранные коттеджи на Уимблдон-коммон. — Девушка снова помолчала, пытаясь совладать со своим голосом. — Няньке платят три шиллинга в неделю за каждого из пяти или шести порученных ей детей, и выплачивают премию, если дети пребывают в добром здравии. — С трудом сдерживая слезы, Орлена добавила: — Надо ли говорить, что, поскольку денег у прихода очень мало, они могут заботиться лишь о сравнительно небольшом числе детей? Я дала викарию пятьсот фунтов, а потом, вернувшись сюда, я подумала, что была… такой же скупой… как папа. — Она развела руками. — Мне достаточно было посмотреть на этот дом и его обстановку, чтобы понять, что сотни — а возможно, тысячи — детских жизней можно было бы спасти на то, что тратится на картины, мебель, еду и слуг. И мне стало стыдно, что я имею так много, когда они так… мало. Поэтому я вернулась туда на следующей неделе и… дала викарию еще… пятьсот фунтов.

Когда она умолкла, в комнате повисла тишина. Наконец граф произнес очень тихо и совсем другим тоном:

— Простите меня, Орлена.

Девушка ответила не сразу. Ей трудно было говорить.

— Я никогда не… прощу вас за то, что вы… подумали. — Она быстро повернулась, и граф увидел слезы, бегущие по ее щекам. — Когда вы… поцеловали меня, — непоследовательно заговорила девушка, — это было… воплощение… всего… красивого и… совершенного. Это было подобно… музыке… это было чудесно и хорошо. Но теперь, после ваших слов, это стало казаться неправильным и… ужасным, и я… ненавижу вас!

Слезы застилали ей глаза, не давая разглядеть лицо графа, и не в силах больше сдерживать эмоции, Орлена повернулась и выбежала из комнаты.

Она пронеслась по коридору, вверх по лестнице в свою спальню, заперла дверь, бросилась на кровать и разрыдалась так, словно сердце ее было разбито.

Девушка плакала долго. Но постепенно, судорожно всхлипывая, она смогла собраться с мыслями и лишь тогда поняла с полной ясностью, как оскорбил ее граф и в чем он ее заподозрил.

— Как он мог? — спросила себя Орлена.

С самой первой их встречи граф считал, что она ведет себя дурно и предосудительно. Но она никогда не могла предположить, что он действительно подумает, будто у нее есть любовник, которому она дает деньги, мужчина, которого ей стыдно признать публично. Это было настолько унизительно, что Орлена почувствовала себя втоптанной в грязь.

— Я хотела нравиться ему, я хотела, чтобы он восхищался мной!

Девушка вспомнила, каким восторгом и чудом был для нее его поцелуй, тогда как для графа он значил только что-то дешевое и случайное.

Слезы снова хлынули рекой при мысли о том, как великолепно всегда выглядит граф и как она восхищалась им и доверяла ему до сих пор, несмотря на свой страх.

— Я хотела нравиться ему, — повторила девушка и горестно замолчала.

Орлена вдруг поняла, почему ее так расстроили подозрения графа и почему ей казалось, будто весь мир рухнул из-за того, что он сердит. Девушка боролась с убеждением, которое медленно проникало в ее ум.

— Это неправда! Это не может быть правдой! — прошептала она.

Но даже протестуя, Орлена знала, что это неопровержимая истина. Она любит графа!

— Ну разве это не абсурд? — попыталась она спорить. — Граф не испытывает ко мне ничего, кроме презрения. Он женится на красивой леди Аделаиде. Он беспокоится, чтобы я не попала в глупое положение, лишь потому, что он мой опекун. Я только помеха, надоедливая девчонка, которая вечно совершает ошибки и все делает не так.

Девушка знала все эти доводы, но знала и другое: ее сердце забилось быстрее по пути в библиотеку, потому что граф хотел ее видеть.

Эти обвинения так глубоко ранили Орлену именно потому, что исходили от него.

Выскажи кто-нибудь другой столь оскорбительные предположения, когда у нее имелось такое идеальное объяснение, девушку бы это страшно рассердило, но она бы не испытывала такого огромного, всепоглощающего страдания, как сейчас.

— Я люблю его! Я люблю его! — крикнула Орлена в мокрую подушку, зная, что нет ничего безнадежнее, нет ничего глупее.

В дверь постучали.

— Кто там? — вздрогнув, спросила девушка.

— Это Николь, мисс.

Орлена с усилием встала с кровати и отперла дверь.

Когда Николь вошла, девушка отвернулась, чтобы горничная не увидела ее заплаканного лица.

— Тут для вас письмо от его светлости, мисс.

Орлена задрожала. Потом, не в силах вести себя прилично, схватила письмо с серебряного подноса, отошла к окну и, стоя спиной к комнате, вскрыла толстый веленевый конверт, на котором сильным, характерным почерком графа было написано ее имя.

Внутри лежал листок гербовой бумаги с одной-единственной строчкой:

Я покорнейше извиняюсь.

Орлена уставилась на нее и вдруг поняла, что в конверт вложено что-то еще. Страницы, вырванные из брошюры, озаглавленной «Постановление для улучшения положения бедных приходских детей».

Под этим заголовком был напечатан доклад комитета, созданного для изучения этой проблемы. Он рекомендовал отправлять детей младше шести лет в деревню «не менее чем в трех милях от города», чтобы они жили там на полном пансионе за счет соответствующих приходов. Доклад продолжался:

Если это невозможно из-за количества нуждающихся детей, следует создавать сиротские приюты по примеру тех трех, что оказались столь успешными в Алверстонских поместьях в Кенте. Выяснилось, что в этих трех приютах не было смертей в течение двух последних лет. Инспекторы докладывают, что все дети находятся в добром здравии и мало кто нуждается в медицинском уходе.

Орлена второй раз прочла вырванные страницы, и ей стало стыдно, что она так нападала на графа.

Он это заслужил, подумала девушка. Однако у графа тоже имелось объяснение, и Орлена не могла не принять его извинений. Она любила его и страстно желала взять назад те горькие слова, которые выкрикнула сегодня. Девушка немедленно пошла к бюро, стоящему в углу спальни. Открыв бюро, она взяла листок бумаги и написала то, что пришло в голову:

Мне очень жаль, что я была груба. Мне также очень жаль, что я неправильно судила о Вашей Светлости. Пожалуйста, простите меня и думайте немножко добрее о Вашей самой смиренной подопечной,

Орлена.

Она вложила листок в конверт, адресовала его графу и только тут сообразила, что Николь все еще в комнате, убирает в гардероб ее платья.

— Его светлость внизу? — спросила девушка.

— Нет, мисс, — ответила горничная. — Он дал Джеймсу письмо, чтобы я отнесла его вам, а потом уехал кататься верхом. Я своими глазами видела его светлость на подъездной аллее.