Джейн Фэйзер - Клевета

Гай убеждал себя, что поведение девочки нельзя назвать чем-то неожиданным: оказавшись в центре всеобщего внимания в соответствии с замыслом Джона Гонтского, Магдален испугалась и почувствовала себя неуверенно. Она была допущена ко двору, ее замучили визитами; где бы она не появилась, сразу же начинались переглядывания и перешептывания, и она, чувствуя это, всюду оставалась скованной и безучастной. Глядя на ее бледное личико, всматриваясь в эти холодно-серые глаза, Гай никак не мог понять о чем она думает. А она всего лишь продумывала свой следующий ход в бесконечной игре в кошки-мышки со стражниками. Она спускалась из окна по старой яблоне, пряталась в клетках с охотничьими соколами, пришпорив лошадь, перепрыгивала через речку, и все это — чтобы убежать от охраны.

Гвендолин тем временем слабела день ото дня, и Гай с отчаянием взирал, как она увядает у него на глазах. Но остаток сил, всю свою любовь и нежность она дарила Магдален, пытаясь помочь девочке примириться с ее нынешним положением и принять его, остановить в ней разрушительную бурю неповиновения.

Застав однажды вечером жену плачущей после очередной выходки Магдален, Гай вышел из себя. Он нашел девочку и наотмашь ударил ее по лицу, затем приказал служанке не давать ей ужина и отправить в постель. Результат оказался ужасающим. Магдален, охваченная безудержной яростью, проплакала всю ночь, а к утру впала в беспамятство. Испугавшись белой горячки, Гай послал за аптекарем… Преодолевая слабые попытки девочки отбиваться, тот поставил ей банки и промыл желудок, но рыдания продолжали безудержно сотрясать слабое тельце. В конце концов обезумевшая от горя Гвендолин потребовала, чтобы Гай пришел в спальню и успокоил ребенка. Подсев к девочке на постель, Гай убрал у нее со лба слипшиеся прядки волос. Глаза ее настолько распухли, что казались закрытыми. Гай почувствовал, как все у него внутри переворачивается от жалости к этому несчастному созданию.

— Ну, ну! — сказал он нежно. — Успокойся, сердечко мое. Хватит плакать.

Он поднял ее с кровати и усадил к себе на колени. Сквозь затихающие мало-помалу всхлипывания он наконец услышал первые членораздельные слова ребенка.

— Давай простим друг друга, — ласково перебил он ее, разобрав, что девочка просит у него прощения. — Понимаешь, у меня просто лопнуло терпение, и я погорячился, но я не мог перенести того, что ты довела леди Гвендолин до слез.

Всхлипывания прекратились, и скоро слова потекли все так же неудержимо, как только что — слезы. Все ее страхи, отчаяние, злоба вылились в душераздирающий монолог. Сев рядом с мужем, Гвендолин взяла горячую, влажную ручку девочки и поцеловала.

— Он меня совсем не любит, — всхлипнув в последний раз, сказала Магдален. — Если он мой отец, почему он смотрит на меня с такой ненавистью? Зачем ему надо было посылать меня к Беллеру и заставлять того притворяться, будто он и есть мой отец? Где моя мать, наконец?

— Твоя мать умерла, — объяснил Гай, — и мы тебе об этом уже говорили.

— Да, — скрипя зубами от очередного приступа боли, сказала Гвендолин и еще раз повторила рассказ, придуманный ими для девочки, неестественность которого была очевидна даже ребенку. — Но она какое-то время была женой его сиятельства и умерла при родах.

— Твое существование держалось в секрете потому, что этого требовали интересы политики, — заверил Гай. — И охрана выставлена не для того, чтобы злить тебя, а для твоей же безопасности. Да что я говорю? Тебе все это давно уже известно!

Ребенок затих в его руках, о безутешности прежних рыданий напоминала лишь судорога, пробегавшая по телу девочки. Голос у нее сел, но был спокоен, когда, утерев остатки слез, она сказала:

— Чему быть, того не миновать.

Лорд де Жерве и леди Гвендолин посмотрели друг другу в глаза и с облегчением вздохнули.

За две недели до того, как леди Магдален Ланкастерская должна была торжественно обвенчаться с Эдмундом де Брессом в Вестминстерском аббатстве, леди Гвендолин скончалась. Она умерла у мужа на руках, и тому оставалось лишь поблагодарить Бога, за то, что он забрал ее к себе и тем милосердно положил конец ее невыносимым страданиям. В этот момент Гай не думал о себе, хотя его собственная душа была пуста, обрушившееся горе иссушило ее. Он, казалось, утратил способность чувствовать. Выйдя на галерею, он посмотрел на небо, и солнце показалось ему холодным туманным кругом в пасмурном небе.

Вскоре он потерял интерес ко всему: аромат свежескошенного сена, который он так любил, перестал для него существовать, свежесть лаванды стала неотличимой от других запахов, корица с ее острым привкусом была пресной, как мякина.

Смерть любимой хозяйки дома наполнила горем все сердца, в то же время обитатели замка благодарили Бога, что кончились ее страдания, а в том, что душа Гвендолин непременно попадет на небеса, не сомневался никто. Двойное горе было у Магдален. Она тяжело переживала смерть Гвендолин, которая — единственная из всех людей на свете — любила и жалела ее. Но еще более непереносимыми оказались для нее страдания Гая. От сознания, что ничем не может помочь ему, девочка извелась сама.

Венчание предполагалось провести в установленные сроки — для государства и его политики смерть благородной леди была фактом второстепенной важности. Жених Магдален тем временем со всей присущей ему энергией занимался военными упражнениями в преддверии грандиозной военной кампании, в которой он рассчитывал обрести рыцарские шпоры и права на обладание замком Бресс. Ни о чем другом, кроме будущей войны и предстоящей женитьбы, он и думать не мог. Все его прежние попытки ухаживаний за Магдален, разбившись о ее каменное равнодушие, отбили в нем охоту сентиментальничать, и он вернулся к исполнению воинских обязанностей — главных для всякого рыцаря.

Магдален старалась ни на шаг не отходить от Гая. Она усаживалась рядом с ним за длинным обеденным столом и выбирала для него из выставленных на столе блюд самые лакомые куски. Она прокрадывалась в его рабочие покои, садилась в углу и тихо наблюдала, как он машинально занимается своими повседневными делами или подолгу сидит без движения, уставившись в пустоту. Если ему приходилось уезжать по делам, она ждала там его возвращения, критически посматривая, как паж занимается приготовлениями к возвращению хозяина.

Гай, однако, казалось, не замечал ее присутствия. Так продолжалось до вечера накануне ее венчания. Выйдя в сумерках в садик — мучительное для него место, ибо каждый листик, каждый шорох ветерка напоминал ему о прогулках с Гвендолин, — Гай сорвал несколько стебельков лаванды, проверил ванночку с кормом для птиц, и нагнулся нарвать табака с нетронутых грядок.