Джудит Тарр - Дочь орла

Аделаида быстро осеняла себя крестным знамением. Это движение напомнило Аспасии, как меч выхватывают из ножен.

— Господь свершит свой суд, — сказала Аделаида. — Мы обратимся к наместнику Бога на земле.

— К папе, — согласилась Феофано. — Да. — Она, наконец, поднялась с присущей ей грацией. — Он был человеком Оттона. Он услышит просьбы матери Оттона и королевы Оттона.

— И, — добавила Аспасия, — Бог даст, он услышит нас прежде, чем господин Генрих подумает о своей безопасности.

Феофано помолчала:

— Не подумал ли уже?

Аспасия покачала головой, сначала нерешительно, потом более уверенно.

— Думаю, что нет. Когда мы видели его, он был опьянен своим успехом. Он посчитает, что ему достаточно поддержки епископов Германии. Это его главный недостаток, — сказала она задумчиво, — и его отца тоже: он никогда не думает об империи. Только о Германии.

Впервые Аделаида взглянула на нее с чем-то похожим на уважение.

— Да, он такой. И отец его был такой. Его епископы не так уж будут стремиться следовать за ним, если Святой Престол запретит им. А это так и будет, можете быть уверены. — Она сказала это с мрачным удовлетворением.

Дальнейшее обсуждение они продолжили во внутренних покоях, подальше от любопытных глаз и болтливых языков. У Аспасии было время сменить дорожное платье, поесть, попить и даже отдохнуть. Но ей не спалось. Она нашла императриц в маленьком, неприбранном рабочем кабинете, совещавшихся с удивительным единодушием. Война за корону маленького Оттона сделала то, чего так и не смог добиться его отец: они наконец забыли старую вражду. Теперь между ними была дружба, хотя и не без шипов.

Ее тоже приняли в совет. Присутствовали и другие: казначей Аделаиды, несколько епископов и вельмож.

Среди них Аспасия увидела знакомое лицо. Он очень постарел и осунулся с тех пор, как она видела его в последний раз. Кажется, два года прошло с того времени, как второй Оттон сделал его аббатом в Боббио? Поверх черной бенедиктинской рясы на нем была риза аббата.

Он буквально просиял, узнав ее. Спросив взглядом разрешения у императрицы, он поднялся и протянул ей руки. Она обняла его, почувствовав под одеждой его худобу:

— Герберт, — сказала она. — Герберт, старина, что привело тебя сюда?

— Смерть, — ответил он прямо. Но все же заставил себя улыбнуться. — Нет, не думай, все не так ужасно. Его величество сделал меня аббатом; его величество умер. Я рассудил, что лучше оставить своих монахов мирно созерцать уже совершенные ими грехи, не искушая их на новые.

Он говорил с горечью. Аспасия с жалостью поняла: такой способный, с ясным взглядом на мир, острый на язык, Герберт изгнан из аббатства. К тому же он переживал смерть своего короля, которого так любил.

— Дела очень плохи? — спросила она.

Он пожал плечами. Он не хотел говорить об этом. Во всяком случае не здесь, где так много ушей. Она отошла.

Тем временем совет продолжался.

— Италия, — говорила Аделаида, сосредоточенно хмурясь, — на нашей стороне. Но нельзя рассчитывать, что она обеспечит нас войсками, здесь свои раздоры и ссоры, а на юге сарацины. За Альпами… что у нас там?

— Саксония, — ответила Феофано, — без всяких сомнений. Герцог Бернхард искренне предан, я могла бы поставить на него золото. И я дам ему это золото, чтобы помочь вооружить войска. Архиепископ Виллигий всегда был решительно на нашей стороне. Теперь он узнает, что произошло, и постарается, где возможно, обеспечить поддержку со стороны церкви. За пределами Германии… как в Бургундии?

— Бургундия, — сказала Аделаида, помечая в списке. — Швабия, несомненно: господин герцог надежный человек. Лотарингия… скорее, скорее, нет. Франки… — Она помолчала, взглянула на Герберта. — Господин аббат, — (неужели никто, кроме Аспасии, не заметил, как он поморщился?), — как вы полагаете, франки будут на нашей стороне? Или поддержат Генриха?

Герберт покачал головой:

— Я не берусь судить, ваше величество. Но, насколько я их знаю, надежда есть. Если их король останется в стороне — если он помнит о мире, заключенном с Оттоном, а не о войне, которая была до этого; если ваше величество соизволит ходатайствовать перед ее величеством королевой, его вельможи могут встать за нас. Если мы пошлем гонцов к сильнейшим из них…

— Ко всем, к кому сможем, — Феофано, увлеченная планами, встала и ходила взад-вперед. У нее еще сохранились эта стремительность молодой лошадки, когда она не умеряла ее царственным величием. И вдруг она остановилась, с побелевшим лицом, со сжатыми кулаками: — Бог покарает этого человека!

Все замолчали, потрясенные взрывом ее чувств. Феофано судорожно перевела дыхание, вернулась на свое место и села, спокойная и величественная, как всегда. Все зашевелились, вставая. Надо было разослать письма, разработать планы действий, собрать необходимые силы. Аспасия с удивлением отметила, как быстро все было решено этими двумя женщинами.

Забавное воспоминание всплыло в ее памяти, и она чуть не засмеялась. Однажды по дороге в Павию она объясняла Исмаилу, почему она так удивилась, увидев в империи много вдовствующих королев и регентш.

— Есть замечательная древнегреческая комедия, — говорила она, — одного великого мастера. Его имя Аристофан. О том, как женщины управляли Афинами.

На лице его отразилось глубочайшее сомнение.

— И что же из этого вышло?

— Мир, — ответила она, — и здравый смысл. Хотя я не думаю, — она не могла сдержать смех, — что мы смогли бы поступить, как героини Аристофана. У нас не вышло бы.

Она было решила, что он не задаст вопроса. Но он спросил:

— Что же они сделали?

— Отказали мужчинам в своих ласках, — отвечала она. — И этим чуть не свели их с ума.

— Не сомневаюсь, — сказал он сухо.

Откуда он мог об этом знать? Она-то не скупилась на ласки. Она целовала его долго и пылко, потом склонилась над ним так, что ее волосы завесили их обоих. Свет лампы серебрил их.

— Понимаешь, почему я вспомнила Аристофана? — сказала она. — Обе императрицы так решительны. Знаешь, как это потом назовут? Война императриц.

— Но соотношение сил будет скоро вполне мусульманским, — заметил он, — две императрицы против одного, так сказать, императора.

— Ничего. Пока они на равных. Хотя, — Аспасия насмешливо смотрела на него сверху вниз, — если бы спросили меня, я бы сказала, что бедный братец Генрих в безнадежном меньшинстве.

— Мир перевернется, — сказал он. — Королевствами будут править женщины. Что же будет дальше? У рыб вырастут крылья? Олени будут плавать в море?

— Мужчины подчинятся здравому смыслу.

— А вот это, — сказал он, — совершенно неправдоподобно.

Наконец совещание кончилось, и Аспасия была свободна. Герберт покинул их еще раньше. Она нашла его сразу, как только заглянула в комнату, которую занимал Исмаил в Павии. Эта одна из лучших в замке комнат находилась высоко в башне, она хорошо отапливалась, и стены ее были расписаны листьями и цветами. Исмаил говорил, что их причудливые узоры напоминают ему о родине.