Наталья Павлищева - Трон любви

– Госпожа, что случилось?!

Та помотала головой, поспешно сворачивая письма в один тугой свиток и снова перевязывая ленточкой:

– Нет, ничего, просто тоскую по мужу.

– Ибрагим-паша скоро вернется, совсем скоро.

– Прикажи подать носилки.

– Госпожа желает съездить к валиде-султан?

– Нет. Да. Потом скажу, пусть приготовят.

Хатидже задумалась. Карета султанской сестры слишком заметна, чтобы просто проехать мимо заветного дома, к тому же она не выезжает без сопровождения, значит, все узнают, что она там побывала. А если приедет, что скажет? Я хочу посмотреть на счастливую соперницу?

Нет, Сана права, ехать можно только к валиде. Желание поплакать, обхватив руками материнские колени, как в детстве, было столь велико, что несчастная женщина даже переодеваться для поездки не стала, только накинула парадное покрывало.

Только бы у валиде никого не было, потому что видеть даже Махидевран или своего любимца Мустафу она не смогла бы, и показывать кому-то свои слезы тоже.

На счастье Хатидже Султан, валиде сидела одна, она изумилась, увидев дочь в неурочный час:

– Что-то случилось, Хатидже?

Радуясь, что сумела не плакать и никого не встретила по пути, Хатидже кивнула:

– Мне нужно поговорить наедине.

– Слушаю, доченька.

Неужели что-то с сынишкой? Бедная девочка, сколько страданий выпало на ее долю. Смерть первого мужа, смерть первого сына… Хорошо хоть с Ибрагим-пашой у них прекрасные отношения, любящий супруг единственный, кто, кроме матери, может своей любовью поддержать Хатидже.

Но матери казалось, что ее брак не столь уж счастлив, каким выглядел сначала. Понятно, молодая женщина ревнует мужа к службе, валиде даже сына просила не занимать все время Великого визиря делами, чтобы его больше оставалось для молодой жены. К счастью, Хатидже снова забеременела и родила. Инш Аллах, будет еще один сын, все наладится. Хатидже заслужила свое счастье, она так мужественно вела себя во время бунта янычар.

Убедившись, что дверь закрыта, а хезнедаруста на страже их покоя, Хатидже вместо слов просто протянула матери злополучные письма. Та приняла, настороженно косясь на дочь. Сначала читала с легкой улыбкой, которая тут же сползла с лица. Чем дальше скользили по строчкам глаза, тем мрачней становилось красивое лицо Хафсы.

Она понимала отчаяние дочери, влюбленная Хатидже получила такой удар, от которого трудно оправиться. Муж не просто изменял ей, заведя любовницу или встречаясь с кем-то, он любил эту женщину так, как не любил саму Хатидже. Чем утешить, как подобрать нужные слова, возможно ли вообще утешение?

Хафса долго гладила дочь по голове, позволяя просто выплакаться, другого не дано. Никого нельзя спасти ни от любви, ни от нелюбви. Ее не купишь, не продашь, не заслужишь и не вырвешь из сердца. Любовь сама по себе, она приходит, когда совсем не ждешь, и часто не к тому, и уходит так же – молча и неожиданно. И никто не в силах помочь.

Но если нельзя помочь из-за любви мужа к другой, то наказать за измену можно. Как посмел бывший раб, пусть и вознесенный своим благодетелем на невиданную высоту, предать сестру благодетеля?! Как посмел этот презренный человек обмануть лучшие чувства такой жены?!

Вдруг у Хафсы мелькнула та же мысль: что, если это подделка?

Она снова развернула письмо с припиской. Валиде узнала написавшую ее руку и с трудом сдержалась, чтобы тотчас не позвать Хуррем. Нет, не стоит разговаривать с ненавистной Хуррем в присутствии Хатидже, к тому же в отместку она может запросто сообщить всему гарему об измене Ибрагим-паши. Продолжая утешать дочь, валиде размышляла о том, что еще известно Хуррем, откуда у нее эти сведения…

Султан одержал блестящую победу на поле под венгерским Мохачем, не последняя роль в этой победе принадлежала Великому визирю Ибрагим-паше. Они возвращались героями. Можно ли сейчас говорить об измене?

– Хатидже, послушай меня. Аллах велик и все воздаст по заслугам и вине; если он уготовил тебе это испытание, значит, так нужно.

– Кому нужно?! Почему нужно сначала вселить в мое сердце любовь к Ибрагиму, а потом в его – любовь к другой? Чем я провинилась?

Что ответишь? Возможен ли вообще ответ?

Сердце матери обливалось кровью, но она все равно пыталась уговорить дочь:

– Хатидже, загляни в свое сердце, что в нем? Если даже после известия об измене сердце готово простить Ибрагима, значит, нужно простить.

– А если нет?

– Если нет – разводись. Но сначала удостоверься, что тебя не обманули, что это не происки против твоего мужа. А еще лучше спроси его самого, пусть честно ответит. Не спеши, дай своей боли и гневу улечься, не принимай решений во гневе. Не пиши пока Ибрагим-паше ничего, поговоришь после приезда.

– Как я смогу узнать, не обман ли это?

– Спросишь у него самого, посмотришь в глаза, они не солгут.

– Они лгут мне уже давно, если верить тому, что есть в приписке, эта женщина привезена из Египта.

– Твое право прощать или не прощать, доченька. Только тебе решать, я могу лишь утешить и разузнать все о той женщине.

Хатидже просто схватилась за это предложение:

– Узнайте, валиде! Какова она, почему Ибрагим выбрал ее?

Хафса уже пожалела о сказанном, но слово не птица, обратно силками не поймаешь. Пришлось со вздохом согласиться. Она решила пока ничего не говорить и Хуррем тоже, пусть не думает, что чего-то добилась.

К дому грека Теодора подъехала небольшая карета, скромная, но по тому, как выскочил огромный черный евнух, как услужливо помог выйти закутанной в накидку женщине, стало понятно, что приехавшая дама важная птица.

Она прошла в дом быстро, явно стараясь не привлекать ничье внимание, внутри откинула накидку и внимательно посмотрела на хозяина:

– Меня прислала валиде-султан, Теодор-ага.

Валиде… мать султана…

– Что-то случилось? Что-то с Ибрагимом? – Потом опомнился. – С Повелителем?!

Женщина усмехнулась:

– Нет, Бисмиллах, все хорошо. Они победили и возвращаются. Мне нужно поговорить с вами и… с Мухсине.

Сказала и уставилась своими глазищами в лицо грека. Теодор никогда не умел врать, а уж тут тем более, но все же попытался выкрутиться, помня слова сына, что стоит только кому-то из дворца услышать это имя, его ждет гибель.

– С кем, госпожа?

Самира усмехнулась:

– Вы не умеете лгать, Теодор-ага. К тому же валиде известно о Мухсине. Позовите женщину.

И вот арабка стояла перед хезнедар-уста – на сносях, рожать совсем скоро… Красивая? Да. Блестящие волосы, огромные темные глаза, точеный носик, четко очерченные губы. В глазах ум и почти вызов, черты лица нежные и волевые одновременно. Невольно подумалось: вот такую бы на ложе Повелителя, никакая Хуррем не справится.