Элизабет Торнтон - Нежные признания

Джеймс посмотрел на часы. Было уже далеко за полдень. Он проспал, но ему и в голову не приходило, что следовало поторопиться. Он воспринимал само собой разумеющимся, что Фэйт никуда не пойдет, не обсудив это с ним.

Родерик буквально съежился от беспокойства:

— Ты думаешь, те мужланы, которых мы побили, попытаются напасть на нее?

— Не знаю.

— Но зачем им это? Им нужен дневник, а он вряд ли оказался бы при ней. Если они и предпримут что-то, то придут сюда.

— Возможно, ты прав. — Джеймс оперся руками на стол и с трудом поднялся. — Все равно, мне было бы спокойнее, если бы я находился рядом с ними в случае чего.

— Ради бога! — Родерик тоже встал. — Ты не в том состоянии, чтобы выходить на улицу. Я пойду. А ты лучше предупреди слуг, пусть тщательнее охраняют дом.

Он направился к двери.

— Родди! — позвал Джеймс.

— Что?

— Спасибо. За все.

— Не за что.

Это был обычный ответ, светский жест, который ничего не значил. На этот раз, однако, скромная улыбка и беззаботное выражение лица Родерика еще больше тяготили совесть Джеймса. Почему он никогда не предпринимал попытки лучше узнать своего брата?

После ухода Родерика подали кашу, но Джеймс даже не взялся за ложку. Он думал о Фэйт, спрашивал себя, должен ли был поехать за ней, но, поразмыслив, решил, что все преувеличивает. Прошло три дня с тех пор, как он забрал дневник у этой девчонки Уинслет. Убийца должен понимать, что Фэйт ничего не знает, иначе он был бы уже в тюрьме. Родерик прав. Убийце нужен только дневник.

Он опустил ложку в тарелку, и ему показалось, что каша похожа на жидкий цемент. В желудке была тяжесть. Отодвинув тарелку в сторону, он встал и пошел искать Бутчера, чтобы предупредить его о грабителях, которые могут быть поблизости, и велеть ему принять необходимые меры предосторожности.

Джеймс направился в комнату Фэйт, чтобы взять дневник и другие вещи. Потом он пошел к себе и разложил все на столе перед окном.

Вещей было немного. Бумаги ее отца, перевязанные лентой, он отложил в сторону. Остались только дневник, ответы на объявления Фэйт, фотография ее матери и групповой снимок, сделанный во дворе Гранд-отеля. Джеймс рассматривал это все уже много раз. Ничто, казалось, не могло направить его мысли в нужном направлении.

Он понял это, продолжая ходить по комнате: так было легче справляться с болью в суставах и конечностях. Когда же он садился, все его тело словно деревенело. Поэтому он сделал несколько кругов по комнате и остановился перед зеркалом в раме. На него смотрело его собственное лицо, и вид был не из приятных. Глаз уже был не таким припухшим, а синяк из фиолетового превратился в желтый. Джеймс открыл рот. По крайней мере, зубы остались целы.

— Ну, бабушка, — сказал он, — что мне теперь делать? — Ответа не последовало, хотя он и не ожидал его. — Не нужно называть мне имя. Поможет и лицо.

Но в зеркале было только его израненное лицо. Он вернулся к столу, и первым, что попалось ему на глаза, была фотография матери Фэйт. Джеймс поднес ее ближе к свету.

Уже не в первый раз он подумал, что сходство между Фэйт и ее матерью было поразительным. И тем не менее, он с первого взгляда мог определить, кто был кто. Он встречал копии Мадлен Мэйнард в залах заседаний коммерческих и финансовых учреждений, но это все были мужчины, желавшие преуспеть. Он сам был одним из них. Такая же решимость была во взгляде Мадлен. Он не был против амбициозных женщин. Ученицы Сент-Уинифред тому пример. Они — новая эра. Алекс бы зааплодировал. Со временем и он привыкнет к этому, но с чем он никогда не сможет смириться, так это с эгоизмом Мадлен, без оглядки бросившей свою дочь.

Он подумал о Доре Уинслет и почувствовал к ней сострадание. Вечно одна паршивая овца портила все стадо. С другой стороны, если она научится на своих ошибках, то вполне сможет стать первой женщиной — членом Парламента.

Дневник Мадлен лежал на расстоянии вытянутой руки и манил к себе, но Джеймс был не в силах расшифровать его, и не потому, что не понял суть шифра Сковелла, а потому, что у него не было текста, с помощью которого это можно сделать.

Он более внимательно посмотрел на дневник, затем провел рукой по кожаной обложке. Она потрескалась в нескольких местах, но золотые буквы, которыми было написано имя владельца, еще можно было разобрать: «Мадлен Мэйнард».

Джеймс отошел на шаг назад, сосредоточенно нахмурив брови. Он уже видел очень похожую книгу в комнате Фэйт в Сент-Уинифред, когда копался в ее вещах. Это были комментарии к работам Геродота, автором которых являлся ее отец. Она очень гордилась той книгой.

Позабыв о боли, он снова пошел в комнату Фэйт и сразу же нашел то, что ему было нужно, среди книг, лежавших на ее тумбочке. Его вовсе не мучила совесть, когда он вернулся в свою комнату и, усевшись за письменный стол, принялся за работу.

Через две минуты Джеймс понял, что находится на правильном пути.

— Номер страницы, строка, первые слова и буквы, — время от времени бормотал он, проводя пальцами по строчкам то одной книги, то другой.

Он выписывал каждую расшифрованную букву. Через двадцать минут остановился, ликуя, и прочитал слова, которые сумел перевести: «Дорогой Малкольм! Если со мной что-нибудь случится, присмотрись к Базилу Хьюзу. Его настоящее имя Артур Тумбс…»

Расшифровывать оставалось еще много, но он прервался именно на этом месте. Фэйт рассказывала ему о последнем вечере Мадлен, когда та сообщила леди Коудрей, что узнала, или ей показалось, что узнала, одного знакомого. При этом она выглядела расстроенной.

Должно быть, это был Базил Хьюз. Все сходилось.

Тумбс. Тумбс… Он где-то слышал это имя. Джеймс встал, подошел к столу, на который положил вещи Фэйт, и взял ответы на ее объявление. За исключением письма леди Коудрей, во всех остальных просили денег.

Он нашел нужное ему письмо. Оно было подписано Лизой Бег с Грик-стрит в Сохо.

«Мне кажется, что моя тетя, миссис Берта Тумбс, Царство ей Небесное, когда-то знала Мадлен Мэйнард. Если моей тете оставили деньги, их нужно передать мне.

С наилучшими пожеланиями,

мисс Лиза Бег».

Волосы на его затылке начали подниматься. Базил Хьюз был Артуром Тумбсом. Кем он приходился Берте Тумбс?

Он убрал все со стола, вернул вещи в комнату Фэйт и позвал лакея, чтобы тот вызвал ему экипаж для поездки на Грик-стрит.

Выставка акварелей в Берлингтон-Хаус недолго удерживала внимание Гарриет. Она хотела передвигаться от картины к картине в два раза быстрее, чтобы скорее пойти за покупками на Берлигтон-Аркейд.

Фэйт не винила неугомонного ребенка. Как-никак той было всего одиннадцать лет. Ей и самой уже надоело. Она посматривала на часы, думая, что пора уходить. Не то чтобы ее сильно интересовали покупки на Берлингтон-Аркейд. Ей просто хотелось прогуляться, отвлечься от тревоги, которая в последнее время разрывала на части ее спокойное, мирное существование.