Бренда Джойс - Преследование

— Чем это вы занимаетесь?

Амелия опустилась на колени и принялась собирать стекло, используя свои юбки в качестве передника.

— Я навожу порядок, Гренвилл.

Она решила не смотреть в его сторону. Возможно, ему стоило застегнуть рубашку.

— В этом доме убираются горничные.

Амелия приказала себе не оборачиваться, но образ Саймона, скорее раздетого, чем одетого, стоял перед ее мысленным взором.

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь увидел ваши покои в таком состоянии.

Амелия встала и направилась к мусорной корзине, куда и вытряхнула собранные в юбку мелкие бутылочные осколки. Потом она снова встала на колени, чтобы начать собирать более крупные осколки разбитого зеркала.

И вдруг Амелия почувствовала, как Гренвилл, стоя сзади на коленях, сжимает ее плечи.

— Вы — не горничная, Амелия, вы — моя гостья, — прошептал он.

Амелия застыла, не в силах пошевелиться. Все мысли разом вылетели у нее из головы. Тело Саймона было крупным и мужественным, твердым и сильным, и Амелия, невольно прижимаясь к нему, почувствовала себя совсем крошечной. Ее сердце бунтовало теперь так неудержимо, что она не могла дышать.

— Амелия, — тихо произнес Саймон, и она почувствовала его губы у своей щеки.

— Отпустите меня! — вскричала Амелия, изо всех сил пытаясь подняться и освободиться.

— Мне казалось, что вам нравилось, когда я обнимал вас, — прошептал Гренвилл ей на ухо.

Он не отпускал ее, не позволял ей подняться.

Невероятно, но Амелия вдруг ощутила вспышку страстного желания. Она чувствовала настоятельную потребность быть с ним каждой клеточкой своего тела, каждой частичкой своего существа.

— Вы пьяны! — воскликнула она.

— Да, пьян. А я и забыл, какая вы миниатюрная и красивая и как восхитительно ощущать вас в своих объятиях!

Паника придала Амелии необычайную силу, и Амелии удалось вывернуться. Она вскочила на ноги, а Гренвилл медленно поднялся, и его высоченная фигура нависла над ней. Амелия обернулась к нему и с вызовом спросила:

— Что это вы себе думаете?

— Я думаю, что вы так красивы и мы здесь одни… — Эта ситуация явно забавляла Гренвилла. — Вы краснеете.

— Я для этого слишком стара!

Что он сделал? Неужели пытался обнять ее? И она чувствовала прикосновение его губ к своей щеке?

Так он поцеловал ее?

Амелия попятилась. Ее приход в его покои был ошибкой, и теперь она понимала это.

— Не вздумайте снова трогать меня! — предупредила Амелия.

Его темные глаза заблестели.

— Вы вошли сюда на свой страх и риск.

— И что это значит?

— Это значит, что вы не хуже меня знаете: мне нельзя доверять.

Амелия не нашлась что ответить. Гренвилл только что весьма недвусмысленно упомянул о своих ухаживаниях за ней — и своем предательстве. Она по-прежнему растерянно стояла, опершись спиной о буфет и пытаясь восстановить дыхание. Гренвилл замер напротив, сжав кулаки. Он во все глаза смотрел на нее, не улыбаясь, не двигаясь. Амелия совсем отчаялась, ведь теперь у нее была прекрасная возможность рассмотреть его и отметить, что на его теле нет ни капли жира. Сейчас он был стройнее, чем в двадцать один год. Наверное, его можно было назвать поджарым.

— Что вы так на меня смотрите? — резко бросит Гренвилл.

Амелия поспешила отвести взгляд — и тут же заметила осколки разбитого зеркала на полу, недалеко от его босых ног.

— Вы не одеты должным образом.

— Мои голые ноги, разумеется, не смущают вас… Амелия?

Она подняла глаза, встретившись с ним взглядом. Гренвилл криво улыбнулся, в его темных глазах мелькнула догадка.

— Помнится, вы видели гораздо больше, чем мои голые икры, — заметил он.

— А вот это совсем уже неуместное замечание! — в ужасе вскричала Амелия. Теперь она действительно вспомнила, как расстегивала на нем рубашку в порыве страсти и проводит ладонями по этим твердым мускулам.

— Я никогда не прикидывался джентльменом, — усмехнулся он, но все-таки потрудится запахнуть рубашку. Потом, не сводя с Амелии пристального взгляда, медленно застегнул пуговицы. — Так лучше?

Но Амелии лучше не стало, нисколечко. Она понимала, что должна остановить поток нахлынувших на нее воспоминаний.

— Здесь повсюду — битое стекло. А вы стоите на полу босыми ногами, — резко сказала она.

Внезапно придя в чувство, Гренвилл трезво заявил:

— Жалкий осколок стекла не может причинить мне боль.

И тут Амелия увидела многочисленные порезы на его ступнях. И снова поспешила отвести взгляд.

— Ваши ноги уже в крови, Гренвилл, — сообщила она ему, поспешив перевести эту странную беседу в менее опасное русло.

С его губ слетел ироничный смешок.

— И вы волнуетесь о паре крошечных царапин?

Да, Амелия волновалась, но совсем не об этих порезах!

— Вы ведь не хотите подхватить какую-нибудь заразу, — попыталась его вразумить она.

— Мужчины умирают каждый день, — твердо, яростно отрезал Гренвилл. — От штыков, пороха, пушек, лезвия гильотины… А вы волнуетесь о каких-то несчастных осколках стекла!

И он рассмеялся невеселым, пугающим смехом.

Амелия изумленно смотрела на него, обхватив себя руками за плечи. Он говорил о войне и революции, но почему? Война тем или иным образом затронула большинство англичан, и рядовой житель страны читал о ней в газетах почти каждый день. О войне рассказывали на каждом постоялом дворе и в каждой таверне, слухи распространялись стремительно — поговаривали об угрозе вторжения французов, распространении террора, возможном падении Республики. Но Гренвилл говорил так, словно сам лично участвовал в этих событиях.

— Вы были на войне? — спросила Амелия. — Вы находились во Франции?

Он вдруг отвернулся. Не глядя на нее, Гренвилл подошел к журнальному столику перед золотистым диваном и взял бокал виски. Потом, словно не слыша Амелию, долго изучал напиток. И наконец, сказал:

— Я не люблю пить один. Уже поздно? Если не ошибаюсь, вы балуетесь бокальчиком бренди перед сном. Я разбил графин с бренди, но внизу есть еще множество бутылок.

Подняв голову, Гренвилл пристально посмотрел на Амелию. Его взгляд был смелым, двусмысленным и очень, очень мрачным.

Ужасная неловкость сковала Амелию.

— Сейчас полдень, Гренвилл.

Она горячо молилась, чтобы он не стал снова с ней заигрывать.

Потягивая виски, Гренвилл рассматривал Амелию поверх края бокала.

— Можно просто Саймон. Все равно присоединяйтесь ко мне. Пить в одиночку — отвратительная привычка. По-настоящему гадкая.

Она не собиралась пить с ним, особенно теперь, когда он находился в таком состоянии.

— И часто вы пьете в одиночку?

— Все время. — Гренвилл отсалютовал ей бокалом.

Что же с ним случилось? — думала Амелия. Почему он не успокаивает своих детей? Почему избегал семейной жизни, как рассказывала миссис Мердок?