Александра Девиль - Письмо Софьи

Первым делом Иван Григорьевич оформил дочери вольную, – хотя фамилию свою не решился ей дать, записал девочку Софьей Ивановной Мавриной. Затем перевез дочь к своей двоюродной сестре Домне Чепурной, в ее имение Старые Липы под Харьковом. Домна Гавриловна, бездетная вдова, не отказалась позаботиться о воспитании Софьи – тем более что Иван Григорьевич не скупился на учителей для способной девочки. Сам он постоянно навещал имение своей кузины и лично занимался образованием дочери, привозил ей книги и журналы, рассказывал о дальних странах и больших городах, а когда она подросла, свозил ее в Москву и Петербург. Возможно, у него были свои планы на устройство ее судьбы, но осуществить их Иван Григорьевич не успел, потому что скоропостижно скончался, когда девочке едва исполнилось четырнадцать лет. Завещание его почему-то не было найдено, и, таким образом, Соне досталось лишь несколько подаренных отцом драгоценных вещиц и купленное на ее имя крохотное имение на берегу Донца, которым до совершеннолетия девочки должна была управлять ее опекунша. Основное же состояние Ниловского – земли, ассигнации, дома в Москве и Петербурге – достались его законным детям.

Впрочем, вопросы наследства не волновали юную Соню, горевавшую лишь о потере самого родного и близкого ей человека. Она тем острее чувствовала свое сиротство, чем чаще стала слышать шепотки у себя за спиной и ехидные намеки в глаза. Иван Григорьевич, перевозя дочку в имение кузины, надеялся, что здесь никто не узнает о тайне ее происхождения. Но слухи, словно юркие ядовитые змейки, переползли на новое место, и скоро мало для кого в округе происхождение Софьи оставалось секретом. Пока был жив Ниловский, об этом говорить не решались, но после его смерти у многих сплетников развязались языки. Софья не подавала виду, что ее задевают пренебрежительные выпады и намеки, но в душе глубоко страдала, – тем более что полученное благодаря отцу образование сделало ее чувствительной и гордой.

Между тем даже тетушка Домна Гавриловна, которая успела привязаться к девушке и по-своему ее полюбить, не упускала случая напомнить, что Софья должна знать свое место и не питать иллюзий, мечтая о высоком положении в обществе. Опекунша не раз намекала, что девушка из-за своего происхождения не может рассчитывать на брак со знатным дворянином, что для нее хорошей партией будет какой-нибудь состоятельный купец или мещанин, и весьма рассердилась, когда однажды юная Соня решительно отказала в сватовстве богатому купцу из Богодухова.

Сейчас, вспоминая этот эпизод, Софья улыбалась в предвкушении того, как объявит тетушке о предстоящей помолвке с Юрием Горецким. А в том, что такая помолвка состоится, у девушки не было сомнений: ведь третьего дня Юрий сделал ей предложение, и сегодня она обещала дать ему ответ. Софья сразу, с первой минуты, хотела ответить радостным согласием, но сдержалась, попросила небольшой отсрочки лишь для того, чтобы молодой человек понял, что она не стремится воспользоваться его сердечным порывом, а предоставляет ему время еще раз все обдумать. Но сегодня, совсем скоро, она скажет «Да!», и вслед за тем он придет просить ее руки у Домны Гавриловны. Только бы не было препятствий со стороны его матери и дяди… но Юрий уверял, что не сомневается в их благосклонности.

Охваченная радостным волнением, девушка не шла, а скорее летела по просеке, разделяющей парк тетушкиного имения и лес соседского помещика Обрубова. Дальше начиналась дорога к приходской церкви, невдалеке от которой у Софьи с Юрием было назначено свидание.

И вдруг совсем рядом из-за деревьев раздался тихий голос, заставивший девушку невольно вздрогнуть:

– Барышня, а барышня! Подите-ка сюда!

Оглянувшись, Софья встретила пристальный взгляд лесной отшельницы Акулины. Глаза этого странного создания сверкали из тени зарослей, словно два тревожных огонька.

– Что тебе надо? – насторожилась Софья.

– Хочу поблагодарить вас за вчерашнее. За то, что спасли меня от тех диких баб.

– В следующий раз будь осторожнее. А лучше тебе уйти подальше от Обрубовки, там люди темные, озлобленные, они тебя еще не раз могут обвинить в своих бедах.

Софья невольно нахмурилась, вспомнив неприятное происшествие. Вчера она бродила примерно по этим же местам, между лесом и прудом, когда вдруг услышала пронзительные женские вопли и проклятия. Девушка не удивилась, поскольку драки и скандалы были частым явлением в деревне нерадивого барина Обрубова, который годами не приезжал из столиц, сбросив все дела на управляющего – самодура и пьяницу, что привело к обнищанию и озлоблению его крестьян. Однако на этот раз причиной шума оказались не тиранские выходки управителя и не семейные или соседские ссоры крестьян, а нечто другое. Софья увидела толпу разъяренных баб, которые, размахивая кулаками и палками, гнались за растрепанной и оборванной Акулиной – этой странной лесной отшельницей, у которой была слава не то знахарки, не то колдуньи. Никто не ведал, откуда она пришла в здешние места, где и как живет, чем занимается. Впрочем, иногда она являлась в селения и даже помогала лечить больных травами и заговорами, получая в уплату еду и какое-то тряпье. Многие побаивались ее острого взгляда и странного говора, старались обходить стороной, хотя Акулина была вполне безобидна. Однако во времена несчастий, болезней, неурожая или падежа скота такие женщины, как Акулина, могли стать удобной мишенью для темных людей, которые хотели выместить на ком-то свою злобу, досаду и отчаяние.

Понимая, что расправа над отшельницей может оказаться свирепой и кровавой, Софья с предостерегающим криком стала на пути преследовательниц, благодаря чему Акулина успела юркнуть в укрытие лесных зарослей. Бабы угрюмо зашумели, но все же остановились, невольно робея перед барышней. Потом самые бойкие и злые принялись доказывать Софье, что «Акулька – ведьма!», и девушке стоило немалых усилий убедить их в том, что, убив или покалечив Акулину, они не только совершат тяжкий грех, но и могут попасть под суд. Также она пообещала им написать барину Обрубову жалобу на его управителя. Когда преследовательницы угомонились и ушли восвояси, Софья вздохнула с облегчением, словно сбросила с плеч тяжелую ношу. Она сочувствовала этим женщинам, задавленным бесправием и нуждой. В конце концов, если бы обстоятельства ее жизни сложились иначе, она тоже могла бы быть такой же, как они, – темной, забитой и невежественной. Ей было страшно подумать об этом. Вернувшись домой, Софья рассказала о происшествии Домне Гавриловне, и та, повозмущавшись, поручила своему управителю Евсею составить жалобу на соседские беспорядки – тем более что у Евсея брат работал в уездной полиции.

Читать дальше