Стефани Лоуренс - Сложные отношения

Граф сообщил Доротее, что недавно прибыл из Парижа. Уверенно скользя в танце, он без труда поддерживал светскую беседу, но Доротея его почти не слушала. До тех пор, пока ее внимание не привлекло упоминание имени Хейзелмера.

Не колеблясь ни секунду, она перебила его:

— Прошу прощения, граф, боюсь, я задумалась и не услышала ваших последних слов.

— Ах, мадемуазель, я всего лишь говорил, что вполне в духе маркиза выбирать себе любовниц из числа самых красивых женщин. Таких, например, как леди Уолфорд. Она стоит вон там, разговаривает с его светлостью.

Доротея посмотрела в ту сторону, куда он указывал, и заметила Хейзелмера, поглощенного разговором с леди Уолфорд. Он низко склонился к ее белокурой головке, внимательно слушая. Доротее его поза показалась очень развязной. У нее упало сердце. Пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы встретить взгляд графа с привычным спокойствием. Однако молодой человек почувствовал, как она напряглась, и очень порадовался достигнутому им успеху. Будучи человеком прозорливым, граф не стал углубляться в эту тему, а перевел разговор на другую.

Его слова задели Доротею гораздо больше, чем он мог надеяться. Если прежде она была смущена, то теперь и вовсе с головой погрузилась в пучину отчаяния и боли. Перед ее мысленным взором неотступно стоял образ Хейзелмера, погруженного в интимную беседу с леди Уолфорд.

В прошлое воскресенье, незадолго до отбытия в Дэрент-Холл, Марджери Дэрент явилась к Доротее с визитом, чтобы, как она сказала, исполнить свой долг.

— Так как Герберт является твоим опекуном, а я его жена, — тщательно подбирая слова, начала она, — я считаю своей обязанностью поставить тебя в известность, что лорд Хейзелмер играет твоими чувствами. Мне сказали, что точно так же он поступал и прежде со многими другими достойными юными леди. Мне жаль это говорить, но твое сопротивление его чарам лишь сильнее раззадоривает его. Ни я, ни Герберт не хотим порицать твою бабушку, но нам невыносимо больно видеть, что такому человеку, как маркиз, удалось заманить тебя в ловушку.

Доротея терпеливо выслушивала слова Марджери, пребывая в полной уверенности, что все это ложь. Марджери представления не имеет об истинных чувствах Хейзелмера, думала она. Да и леди Мерион ни за что бы не стала привечать джентльмена, чьи намерения далеки от благородных.

Марджери продолжала перечислять многочисленные пороки маркиза: любовь к азартным играм, скачкам, кулачным боям и иным недостойным видам спортивных состязаний. Наконец, она добралась до главной цели своего визита:

— Я обязана говорить с тобой совершенно откровенно, моя дорогая. Леди Мерион, очевидно, не желает отравлять подобными грязными разговорами умы юных невинных девушек, но я считаю, что при данных обстоятельствах должна поведать тебе все. Предупрежден — значит, вооружен, сама знаешь.

Богатое воображение Доротеи тут же заработало. Она сгорала от нетерпения узнать, какие еще страшные тайны Марджери собиралась приписать Хейзелмеру. Но правда оказалась такой обыденной, что Доротее едва удалось сдержаться, чтобы не рассмеяться.

— Дорогая, этот мужчина — распутник! Высокородный распутник, согласна, но суть от этого не меняется. До меня доходили слухи о его многочисленных интрижках с дамами столь же высокого положения, что и наше с тобой. Все они поразительно красивы, совсем как ты, моя дорогая.

Намек, явно прозвучавший в ее последних словах, вывел Доротею из равновесия. При нелепой мысли о том, что Хейзелмер предложит ей стать его любовницей, она едва не рассмеялась вслух. Пришлось сделать несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы не разрушить в глазах Марджери свой образ внимательной слушательницы. Марджери же сдержанно вздохнула, тем самым давая понять, как она относится к вероломству его светлости.

Закончила она свой монолог заявлением, что ни она сама, ни Герберт не намерены в будущем поддерживать какие-либо отношения с маркизом. Доротея, с трудом держащая себя в руках, напомнила себе, что в Лондоне она находится под опекой бабушки, а не кузена и его ужасной жены.

Как только Марджери ушла, Доротея выбросила ее слова из головы, гак как полагала их не более чем нелепыми выдумками. Теперь же ей показалось, что впервые в жизни кузина оказалась права. Доротея задалась вопросом, насколько хорошо она в действительности знает Хейзелмера.

Она допускала, что раньше в его жизни было много женщин — едва ли ему удалось бы получить столь обширный опыт общения с противоположным полом без практики. Но ей всегда казалось, что то были дамы полусвета, которые остались в прошлом и не станут омрачать собой его нынешнюю жизнь. Леди Уолфорд, напротив, принадлежала к высшему обществу и, несомненно, являлась для Хейзелмера частью его настоящего.

Из дальнейшей болтовни графа Доротея не услышала ни единого слова. Незадолго до окончания вальса она заметила, что Сесилия, весело сверкая глазами, танцует с Фэншоу. Значит, они помирились. Когда его светлость повернул голову и заметил Доротею, на его лице отразилось изумление, причину которого она узнать не успела, так как их пары разошлись в разные стороны, исполняя фигуры танца. По окончании вальса граф педантично вернул Доротею бабушке и немедленно покинул их, растворившись в толпе. Причиной такой поспешности стало то, что он тоже заметил взгляд Фэншоу, но, в отличие от Доротеи, прекрасно понял его значение.

Как граф и предполагал, Хейзелмер очень скоро оказался подле Доротеи. При виде неестественного выражения ее лица он не стал допытываться о причинах, а вместо этого предложил леди Мерион отправиться домой. Принц-регент уже удалился на покой, поэтому они могли безнаказанно это сделать. Кроме того, пожилой даме была не по вкусу царившая в Карлтон-Хаус свободная атмосфера. Мгновение спустя к ним присоединились Фэншоу с Сесилией. Оставалось лишь отыскать Ферди. Это не составило труда, и вскоре все шестеро покинули бальный зал Карлтон-Хаус.

Сидя в экипаже напротив Доротеи, Хейзелмер отчаянно пытался понять, что ее так взволновало. Тони сказал ему, что она танцевала с одним из французских дипломатов, человеком сомнительной репутации. Все же маркиз считал маловероятным, чтобы болтовня этого француза могла ее так расстроить. Доротея пыталась сохранять внешнюю невозмутимость, хотя на самом деле была близка к тому, чтобы разрыдаться. Маркиз представления не имел, с чем это может быть связано. Зная, что у него не будет возможности ни спросить ее об этом, ни утешить, он и сам испытывал дискомфорт.

Экипаж остановился перед Мерион-Хаус, и джентльмены проводили леди в дом. Ферди ушел пешком, и Хейзелмер с Фэншоу, отослав экипаж, тоже решили прогуляться через площадь. Половину пути Фэншоу восторженно распространялся о радостях, даруемых любовью. Воспользовавшись советом Доротеи, он позаимствовал также и толику высокомерия у Хейзелмера, что оказалось самым верным решением.