Ирина Сахарова - Роковая ошибка княгини

— Когда? — сухо спросил он.

— Завтра, — бесстрастно отозвался Мишель, даже не глядя на него. Увы, он уже не ждал от любимого папочки никаких проникновенных речей, и благословления отцовского тоже не ждал. И, развернувшись, направился к дверям, даже не попрощавшись. Правда, у порога он всё же обернулся, и спросил: — Я надеюсь, мы друг друга поняли, отец?

Гордеев согласно кивнул.

— Да, Миша. Мы друг друга поняли.

Вторым человеком, с которым Мишель намеревался поговорить перед отъездом, была его бабушка, старшая княгиня Волконская. Как он и ожидал, к известию о его отъезде она отнеслась весьма болезненно. Разговор происходил в её кабинете, как всегда строго одетая генеральша стояла у окна, глядя куда угодно, но только не на внука. Она не хотела, чтобы он видел её слёз. Она не любила быть слабой.

— Алексей знает? — не оборачиваясь, спросила она.

— Ещё нет. И я бы попросил тебя не говорить ему ничего. Это моё решение, и я надеюсь, ты его уважаешь, — ответил он спокойно.

Не удивляйтесь этому обращению, Мишель был единственный, кому дозволялось называть старую генеральшу на «ты», но это исключительно в те моменты, когда они оставались наедине, как сейчас.

— Миша, это не решение, это самоубийство чистой воды! — Воскликнула княгиня, и сама удивилась, до чего жалко и прозвучал её обычно такой твёрдый голос. — Зачем? Мальчик мой, зачем? Я понимаю, ты потерял мать… ты считаешь себя виновным в её гибели… тебе тяжело… но это… это не повод, поверь мне! Тебе двадцать три года, господи! У тебя вся жизнь впереди, а ты?

— Думаешь, я смогу с этим жить? — Поинтересовался он задумчиво. — Вряд ли. Я не такой, как отец.

— Миша, ты не виноват в её смерти! — Генеральша, наконец-то, обернулась, правда перед этим смахнула слёзы кончиком кружевного белого платка с вензелем «V». И, подойдя к внуку, встала напротив и внимательно посмотрела в его глаза. Он этот проникновенный взгляд выдержал, сохраняя прежнее своё спокойствие. — Миша, я прошу тебя, опомнись! Не принимай поспешных решений! Тебе больно сейчас, я понимаю, понимаю, как никто другой! Думаешь, ты один страдаешь? А представь, каково мне? Она была моей дочерью, единственной дочерью! А я её не уберегла! В память о ней у меня остался ты! И ты… господи, ты разбиваешь моё сердце!

— Бабушка, мне в любом случае пришлось бы вернуться, — как можно мягче произнёс Мишель, напоминая об очевидных вещах. — Я не смог бы остаться здесь дольше положенного, я боевой офицер, и моё место там.

— На западном фронте? В самом пекле сражений? Миша, милый, что же ты делаешь?! Я бы и слова не сказала тебе, если бы ты остался при Алексее — я понимаю, идёт война, родине нужны защитники… Но ты упрямо не желаешь быть благоразумным! Для чего? Господи, ты же никогда не грезил о подвигах, как Алёшка! Я же тебя слишком хорошо знаю: ты ведь нарочно всё это… ищешь смерти… для чего? Неужели… — тут генеральша понизила голос, слегка смутившись. — Неужели тебе не к кому возвращаться? Я сейчас не нас с Катей имею в виду, и уж тем более не этого мерзавца, твоего отца.

Ха! Мишель намёк её прекрасно понял, улыбнулся вполне искренне. А сам подумал о том, что ему даже близко возле Александры нельзя появляться, иначе последствия могут быть необратимыми. Гордеев не даст им быть вместе. Гордеев уже показал, на что способен. И если эта девушка пострадает по его, Мишеля, вине, то он себе этого никогда не простит.

А потому Гордеев не должен ни о чём узнать. Никогда. И это чудо, что удалось так легко ввести его в заблуждение сегодня!

Вот только с генеральшей этот трюк не прошёл.

— Я видела, как ты на неё смотрел тем утром, — сказала она, хотя ни единого имени не было названо. — На Ксению свою ты никогда так не смотрел! Послушай, Миша, она — хорошая девушка, достойная! Я неплохо знала её деда когда-то, замечательный был человек.

Заметив некое любопытство в глазах внука, генеральша усмехнулась, бледные щёки тронул едва заметный румянец. Встав полубоком — так, чтобы Мишель не видел её лица — она, глядя в окно, негромко продолжила:

— Ты наверняка задавался вопросом, с какой стати меня величают генеральшей, притом, что дедушка твой в чине выше поручика так и не поднялся?

И, признаться, Мишелю весьма и весьма не понравились причины, на которые намекала старая княгиня.

— Я, признаться, думал, это из-за твоего характера, — спрятав улыбку, ответил он, а генеральша рассмеялась и покачала головой. А затем озвучила ещё одну нехорошую истину:

— Я была невестой генерала Серова целый год, Миша. Мне было шестнадцать лет тогда, я была молода и безумно влюблена в него. Он был безумно красив, мой Александр… Высокий, статный, златовласый… Не рыжий, но и не блондин, его волосы отливали золотом, таких ни у кого в целом мире не было! Его дочь очень похожа на него, а уж как похожа внучка, которую даже назвали в его честь!

И что-то было в её голосе такое, от чего Мишелю сделалось не по себе. Ужасно не по себе, если быть откровенными. Был бы он более эмоциональным — схватился бы за сердце, это точно.

«Господи, нет, ну только не опять…», подумал Мишель с неимоверной тоской, и посмотрел на бабушку в полнейшей безнадёжности. Спросить её, что ли? Напрямую, в лоб, безо всяких прелюдий, как он привык? Но генеральша поняла его сомнения без лишних вопросов, и улыбнулась, и поспешила открыть правду, дабы не мучить внука лишний раз:

— Нет, Миша, не волнуйся, пожалуйста, вы с нею ни в коем случае не родственники.

Уф, как от сердца отлегло, право слово! Мишель не стал скрывать, до какой степени его осчастливили эти слова. Правда, на лице его появилась некая растерянность, когда генеральша добавила:

— По крайней мере, Юлия — точно не его дочь.

А вот это уже интереснее, не так ли?

— А дядя Михаил? — Осмелился-таки спросить Мишель, и по взгляду бабушки понял всё без лишних слов. Она рассмеялась низким, скрипучим смехом, и погрозила ему пальцем.

— Ты задаёшь нескромные вопросы, Миша! Слишком нескромные, право!

— О, боже, — только и сказал Мишель. А княгиня Волконская как ни в чём не бывало пожала плечами, и вновь повернулась к окну.

— Я любила его, Миша. Всем сердцем любила. А он взял и женился на другой. Я была иностранкой, чужой для него… почти не знала русского языка… Твой дед оказался менее взыскательным, к тому же, он проигрался в пух и прах и рисковал быть уволенным из армии. Богатая невеста, пускай и болгарка, стала для него спасительной соломинкой. Я была нужна ему настолько, что он и не обратил внимания на некоторые мои, хм, недостатки.

Такие, как беременность, например? Определённо, положение Николая Волконского должно было быть очень и очень отчаянным, раз он добровольно согласился на такое. Да и потом, если вспомнить, чем всё закончилось — как это он терпел столько лет? И дядя Михаил, сколько Мишель его помнил, всегда считался едва ли не любимчиком в семье — будучи при этом сыном другого человека! Как?! Определённо, у покойного дедушки Николая была широкая душа: воспитывать чужого ребёнка как своего, и любить его наравне с собственными детьми, а то и больше… Это было выше понимания Мишеля.