Джейн Остен - Разум и чувства

Все утро дамы посвятили рассылке визитных карточек всем знакомым миссис Дженнингс с известием о ее приезде в город, а Марианна между делом поглядывала в окно, пытаясь прочитать по рисунку ветвей и движению облаков направление ветра, чтобы случайно не пропустить первое дыхание холодов.

– Не кажется ли вам, что сейчас стало заметно прохладнее, чем было утром! Элинор, по-моему, уже подмораживает. У меня руки сегодня замерзли даже в муфте! Вчера было теплее. Да и облака рассеиваются, распогодилось, похоже, нас ждет ясный денек.

Наивное лукавство Марианны трогало Элинор до глубины души. Впрочем, предчувствия морозов не нарушали уклада ее новой жизни в доме миссис Дженнингс. Пожилая леди внимательно относилась к сестрам и не ограничивала их свободу. Правда, на сегодня был намечен только один визит двух старых приятельниц хозяйки, которых она сама никогда не навещала, предпочитая принимать подруг у себя. Встреча пожилых дам не предвещала девицам ничего нового, кроме очередной партии в карты, которые совсем не интересовали барышень.

Полковник Брэндон, также на правах старого друга, бывал у них едва ли не каждый день. Он приходил полюбоваться на Марианну и поговорить с Элинор. Что его привлекало больше, Элинор было не очень понятно, но от общения с ним она получала истинное удовольствие, правда, ей все же казалось, что чувства полковника к сестре разгораются с новой силой. Это беспокоило ее, так как Марианна не отвечала взаимностью.

Прошла ровно неделя со дня приезда сестер Дэшвуд в Лондон, прежде чем в их жизни снова появился Уиллингби. Теперь у них не осталось никаких сомнений, что он в Лондоне. Его карточка лежала на столе, когда они пришли с утренней прогулки.

– Боже мой! – воскликнула Марианна, – он приходил сюда, когда нас не было дома.

Элинор, которая не меньше обрадовалась этому доброму знаку, спокойно сказала:

– Думаю, что он обязательно появится завтра утром.

Но Марианна, казалось, ее не слышала, и, подхватив заветную карточку, пробежала к себе наверх мимо удивленной миссис Дженнингс.

Маленькая карточка, так обрадовавшая Элинор, полностью лишила покоя Марианну. Она снова думала только о Уиллингби и каждый день ждала его. Мучительное ожидание сделало ее неспособной ни на что другое. Она под любым предлогом оставалась дома одна, когда все уезжали, и ждала, ждала, ждала.

Элинор боялась представить себе, что может произойти на Беркели-Стрит в их отсутствие, но по возвращении ей достаточно было только взглянуть на сестру, чтоб понять, что Уиллингби так и не нанес повторного визита.

В один из таких дней слуга принес записку.

– Это для меня! – воскликнула Марианна, и сделала шаг вперед.

– Нет, мисс, для моей госпожи, – ответил слуга.

Но Марианна, не веря этому, схватила ее.

– Да, правда, это для миссис Дженнингс, как обидно!

– А ты разве ждешь письма? – спросила Элинор, которая не могла молча смотреть на безрассудное поведение сестры.

– Да, я жду записку.

– Ты мне больше не доверяешь, Марианна? – добавила Элинор после короткой паузы.

– Нет, Элинор, по себе других не судят – это ты никому не доверяешь!

– Я? – переспросила Элинор, с некоторым смущением, – право, Марианна, я даже не знаю, что тебе на это сказать.

– И мне тоже не о чем с тобой говорить, – резко ответила Марианна, – видишь, как мы похожи, сестра? Нам теперь нечего сказать друг другу. Тебе – потому, что ты общительна, а мне – потому, что теперь уже нечего скрывать.

Элинор, потрясенная этим справедливым упреком сестры, растерялась, не зная, что сказать в ответ и как теперь вернуть ее расположение.

Но тут в гостиную вошла миссис Дженнингс и прочитала вслух записку, переданную лакеем. Леди Миддлтон сообщала о приезде в Лондон. Они прибыли к себе на Кондуит-стрит накануне ночью и хотели сами навестить миссис Дженнингс и кузин на следующий день, но не смогли: сэр Джон был очень занят, а сама леди сильно простудилась в дороге. Так что теперь супруги Миддлтон приглашали мать и барышень к себе на Беркли-стрит. Приглашение было принято.

Правда, Элинор пришлось снова уговаривать Марианну поехать с ними, она долго сопротивлялась, боясь, что Уиллингби снова не застанет их дома, а Элинор, наоборот, боялась именно того, что Уиллингби застанет дома одну Марианну, и последствия такой встречи никто не мог предсказать.

Зато сэр Джон оказался вполне предсказуемым. Когда вечер подходил к концу, Элинор окончательно убедилась, что столичный дух совершенно не повлиял на его характер. Он уже успел собрать вокруг себя свою постоянную компанию из двадцати молодых людей и устроил бал. Леди Миддлтон этого не одобряла, хотя не имела ничего против танцев, но в Лондоне, где репутация была превыше всего, устраивать подобные вечеринки было слишком рискованно, тем более только ради того, чтобы порадовать двух новых провинциальных девушек и вывести их в свет. Однако леди Миддлтон закрыла глаза на то, что в это вечер у них будут всего восемь или девять пар, две скрипки и только легкий фуршет.

Палмеры тоже были здесь, они чинно беседовали с сэром Джоном, с которым не общались с момента своего отъезда из Девоншира. Суровый мистер Палмер, который избегал внимания своей тещи и поэтому всегда соблюдал дистанцию, сделал вид, что не заметил, как она вошла в зал в сопровождении сестер Дэшвуд. Он вскользь посмотрел на них, как бы не понимая, кто они такие, и затем едва поклонился миссис Дженнингс из другого конца зала. Марианна, как только они вошли, быстро оглядела зал, и убедилась, что Уиллингби здесь нет. Расстроенная она присела на стул и почти не танцевала. Прошло около часа, прежде чем, к сестрам смогли подойти хозяева. Мистер и миссис Палмер сделали вид, что удивлены этой неожиданной встречей в Лондоне, хотя Элинор знала, что полковник Брэндон первым делом сообщил сэру Джону об их приезде. Но это не помешало сэру Миддлтону наговорить глупостей.

– Я думал, что вы обе сейчас в Девоншире – сказал он, поздоровавшись.

– Разве? – ответила Элинор.

– А когда же вы поедите обратно? – спросил сэр Джон.

– Не знаю, – сказала Элинор, и на этом их взаимный интерес был исчерпан, а бал подходил к концу.

Это был первый бал в жизни Марианны, на котором она не хотела танцевать и невероятно устала. Она хандрила всю дорогу и, даже когда они вернулись на Беркели-Стрит, жаловалась на недомогание.

– Ой-ой-ой, – притворно сокрушалась миссис Дженнингс, – Мы знаем причину всего этого очень хорошо! Если б известная всем персона, имя которой мы не называем, была бы здесь, то всю усталость как рукой бы сняло. И, сказать по правде, это не очень хорошо с его стороны, не назначить вам свидание, когда он сам был приглашен на этот бал.