Джоан Смит - Большой рождественский бал

– Какого типа скандал? – справилась леди Лайман.

– Я не знакома с деталями, потому что, кажется, все произошло за границей. Но, я думаю, дело было связано с карточными долгами. Это случилось примерно в 1802 году. Его послали во Францию – что же там было?

Леди Лайман порылась в своей слабеющей памяти и кое-что вспомнила:

– Возможно, подписание мира в Амьене, – предположила она. – Мы были единственной страной, воюющей тогда с Францией. Бони пытался склонить русского императора сформировать лигу вооруженного нейтралитета с Пруссией и некоторыми другими странами, но затем император, по-моему, Павел I, был убит до того, как что-то решил. Нельсон добился хорошего успеха в Копенгагене, и мы все решили, что война будет продолжена, но Британия устала от нее, и тогда в Амьене был подписан мир, – она с надеждой посмотрела на миссис Лидбетер.

– Фотерингтон должен был участвовать в этом, – сказала дама, кивая. – Несколько членов парламента поехали помочь с протокольными обязанностями. Возможно, он продавал врагу секреты, чтобы рассчитаться с долгами. Он не вернулся в Лондон – впоследствии мы слышали, что бедняга выстрелил себе в рот, чтобы избежать позора при расследовании.

Коллективное оцепенение охватило стол, когда дамы представили описанную картину.

– Елена тогда как сквозь землю провалилась. Я не слышала ее имени до сегодняшнего вечера.

– Ведь она сейчас снова замужем, не так ли, – спросила одна из дам.

– Вернулась, и замужем за мистером Леонардом из Генерального штаба, – сказала леди Лайман.

– Я не знаю никаких грехов за этой леди, кроме того, что она расчетливая, – сказала миссис Лидбетер прощающе. – Я хочу сказать, что это не ее вина, если Фотерингтон сбился с пути. Бедная девочка, осталась без пенса в кармане. Я помню, все ее жалели. Она была очень популярна… Это моя взятка, – сказала она и сгребла карты. – Ваш ход, леди Лайман.

Игра продолжилась, а беседа перекинулась на лорда Байрона и леди Керолайн Лэмб.

В «Роял Кобурге» недоставало превосходных удобств «Друи Лэйн», но в нем по крайней мере были ложи, и именно в одну из них Гордон предполагал усадить свою сестру.

– Вы что, хотите сказать, что все места проданы, – возмутился он, когда кассир сказал ему, что имеет место именно такой случай.

– Я могу предоставить вам место на галерке.

– Галерке! Милый мой, я с дамой.

– Ничего, Гордон, – сказала Кетти с явным разочарованием. – Возможно, ты сможешь взять места на завтра.

– Да ну, брось, мы уже отпустили лошадей, Мы пересекли этот проклятый скользкий мост в такую мерзкую холодную погоду. Ты же не думаешь, что я буду занимать все вечера недели, чтобы развлекать свою сестру. Стой здесь, Кетти, я загляну в ложи. Я точно знаю, что у Эдисонов и Свинтонов есть ложи, тем более что они приглашали меня войти к ним в долю. Может, они смогут втиснуть нас.

Он умчался наверх, а Кетти осталась в одиночестве, чувствуя себя более заметной в движущейся толпе, чем бы ей хотелось. Публика была какой-то пестрой массой, но прибывающие быстро рассеивались по фойе. Несколько минут спустя вернулся Гордон.

– Все так, как я и думал. Эдисоны приглашают нас присоединиться к ним. У них только одно свободное место в ложе, но мне ничего не стоит постоять. Паркер непременно уйдет через полчаса. Он не может просидеть всю ночь без игры. Пошли. Они ждут нас. Ты же знаешь Эдисона и Свинтона?

Кетти знала этих двух молодых джентльменов, которые встали, чтобы быть представленными как закадычные друзья Гордона. Свинтон настоял на том, чтобы уступить ей свое место в первом ряду ложи. Три других джентльмена также были представлены, но, к своему стыду, она не запомнила их имен, испытывая несколько странное чувство, будучи со всех сторон окружена черными фраками. Кетти сначала боялась, что ее присутствие ограничивает их веселье, потому что наиболее часто слышалась фраза:

«Следи за своим языком, друг. С нами дама».

Но юные джентльмены скоро забыли, что она дама, и вновь принялись галдеть, хихикая, дразня и браня друг друга на языке, подходящем разве только ирландскому крестьянину. Ее ближайший сосед – Эдисон чувствовал себя весьма скованно. Это был полный блондин с круглым лицом, в пышном галстуке и фраке с набивными плечами. Он вежливо справлялся два или три раза, удобно ли ей, и когда убеждался, что удобно, разговор на этом угасал. Он направлял свой бинокль на другие ложи и забывал о ней.

Кетти боялась, что он может перевернуться через перила, когда обсуждал мисс Стэнфилд, сидящую в ложе напротив. В своем возбуждении он забыл не только о правилах приличия, но и о законе всемирного тяготения. Кетти пришлось вцепиться в фалды его фрака, чтобы он не вывалился из ложи.

Представляемый фарс был совершенно пустой вещью, в которой сюжета было меньше, чем криков, беготни и кривлянья. Женщины были одеты в дерзкие платья, а диалоги звучали на грани приличия, однако джентльменам это очень нравилось. Кетти все быстро наскучило, и она навела бинокль на другие ложи.

Первым делом она изучила мисс Стэнфилд, чтобы узнать, кто ее сегодня окружает, и увидела молодых джентльменов, которые вели себя, как лунатики. Сама мисс Стэнфилд была крошечной белокурой дамой с пухлыми щечками, блестящими глазами и постоянно надутыми губками. Ее платье было чудом из кружев и ленточек, а прическа – каскадом тугих локонов. Она очень грациозно обмахивалась веером, а в остальном Кетти не находила в ней ничего выдающегося, но подозревала, что на подобной жеманной красотке лорд Костейн может однажды жениться.

Когда она насмотрелась на мисс Стэнфилд, то навела бинокль на соседнюю ложу, затем на следующую, оценивая туалеты дам, лица и статность джентльменов. В самой дальней ложе она обнаружила миссис Леонард и какое-то время изучала ее.

В этой женщине действительно было что-то необычное. Ее прекрасное бледное лицо с классическими чертами имело одну особенность, которая заинтересовала Кетти. Миссис Леонард была из тех немногих женщин, чья красота усиливается обстановкой. Прошлым вечером она выглядела просто хорошенькой, но, сидя в затемненной ложе, казалась прекрасной и неописуемо грустной. Если бы не бриллианты, сверкающие на ее шее, она могла бы послужить моделью для образа Мадонны какому-нибудь мастеру эпохи Ренессанса. Она была одета в простое темное платье, которое придавало ей больше индивидуальности, чем все украшения мисс Стэнфилд. Кетти хотелось, чтобы у нее было такое же лицо и такая осанка. Миссис Леонард сопровождала пожилая леди.

Кетти не удивилась бы, если бы провожатая оказалась француженкой. Она слегка подтолкнула локтем мистера Эдисона и поинтересовалась именем дамы, когда заметила руку с коробкой леденцов, протянувшуюся из-за спины миссис Леонард. Кетти направила бинокль, чтобы увидеть лицо мужчины.