Эмине Хелваджи - Дочь Роксоланы

А там, глядишь, и Махидевран, несравненная Госпожа века Гюльбахар, вернется в столицу и щедро отблагодарит человека, уничтожившего ее блистательную соперницу.

Но даже если султан в скорби своей и не вспомнит о Махидевран-султан, так есть же еще красотки в гареме! То есть сейчас стараниями Хюррем их, можно сказать, и нет. Но если все получится – то, стараниями Кары, снова будут.

И, возможно, зажжется сердце Сулеймана новой страстью, а уж Кара будет настороже…

Евнух успокаивал себя этими рассуждениями, торопясь в султанские покои. Подать прошение о личной встрече было делом невероятным, практически дерзостью, но Кара справился. И Сулейман согласился его принять. То ли из любопытства, то ли посмотреть захотел на слишком наглого евнуха, перед тем как отправить того на плаху… Нет-нет, вот об этом думать нельзя, глупые мысли, плохие. Лучше поразмыслить о том, какую же награду попросить, когда вскроется заговор Хюррем и Ибрагима-паши.

Встретил Сулейман евнуха, впрочем, неласково: брови сдвинуты, голос сердит. Но стоило Каре заговорить, как султан встрепенулся, затем застыл неловко, будто не зная, бежать куда-то, топать ногами или же просто отвернуться, предоставив судьбе вершить правосудие. Даже глаза руками закрыл, то ли не желая видеть евнуха, то ли скрывая слезы – частые спутники султана в эти дни. Спросил глухо, не отрывая ладоней от лица:

– Доказать сумеешь?

– Сумею, – ответил Кара твердо. – Пусть великий султан поглядит на висок дочери своей, Михримах, и тогда уже решает, верить мне или нет. Я же всецело отдаю себя в руки моего султана, да живет он тысячу лет и здравствует!

– Отдаешь, значит? – Губы Сулеймана искривились в недоброй усмешке. – Это хорошо. Что ж, пусть так и будет. Приведи ко мне Михримах. Возьми евнухов, сколько нужно, и приведи. Только не из тех, которые служат Хюррем.

Сердце Кары радостно встрепенулось.

– Слушаю и повинуюсь, – низко поклонился он, и Сулейман вяло махнул рукой: дескать, ступай. Кара попятился и покинул султанские покои.

Не брать с собой евнухов проклятой Хюррем он бы и сам догадался, не вчера был рожден, но слова султана имели под собой приятную для Кары подоплеку: Сулейман поверил. Может, не окончательно, может, сомневался еще, но готов был поверить. А когда увидит родинку, убедится, что он, Кара, прав. И тогда гарем ждут приятные перемены…

Михримах отыскалась на очередном занятии. Молоденький евнух-сандала старался усердно, и обнаженная девочка, принимавшая предписанные томные позы, казалась неуклюжей по сравнению с ним. В другое время Кара сказал бы: ничего, подрастет, выровняется, появятся грудь и бедра… Но вряд ли Михримах суждено вырасти, если Сулейман поймет, как жестоко поступила с ним его возлюбленная Хюррем.

– Одевайся, – коротко приказал Кара, жестом отправляя сандалу из комнаты, – отец ждет тебя.

Девчонка строптиво вскинулась, наткнулась на безжалостно-холодный взгляд, отпрянула и кивнула закутанной в чадру служанке:

– Позови Доку-агу…

– Нет, – отрезал Кара, – останешься здесь. С места не сдвинешься, Гюльбарге за тобой присмотрит.

Гюльбарге, волей судьбы оказавшемуся под началом Кары, явно было не по себе, однако ослушаться он не посмел. Михримах же топнула ножкой:

– Никуда без Доку-аги не пойду! Он за мной присматривает! Что вообще происходит?

– Тебя отец зовет, – спокойно отозвался Кара, хотя едва сдерживал внутреннее ликование: волна волос откинулась назад, когда девчонка мотнула головой, и на миг родинка показалась вполне отчетливо. – Ты оденешься и пойдешь. Или я поволоку тебя голой, на потеху всем охранникам Топкапы.

– Султан тебя не простит!

– Простит. Сама выбирай, как идти.

Маленькая строптивица зашипела, будто разъяренная кошка, и эхом откликнулся тихо лежавший до сих пор в углу один из двух любимчиков Михримах – рысенок, подаренный гяурами-кастильцами. «Вот еще одно доказательство развращенности девчонки, – сердито подумал Кара. – Разве дозволяет Коран правоверной мотаться где ни попадя с диким зверьем на руках? Да и второй питомец этой негодницы – собака, существо нечистое, проклятое Аллахом. В общем, все доказательства налицо, странно, что никто раньше не разглядел происки шайтана. Глаза всем отвела ведьма – ее мать, не иначе».

Михримах тем временем торопливо оделась: хоть какой-то ум у девчонки остался, поняла, что евнух не шутит. Прежде чем она закуталась в покрывало, Кара подошел к ней, еще раз отвел волосы со лба, поглядел – родинка была на месте. Вот так-то! Посмотрим, что запоет Хюррем-хасеки, столкнувшись с неистовым султанским гневом!

Впрочем, как бы ни оправдывалась Хюррем, а придется ей закончить свои дни в зашитом мешке, на дне моря. В качестве кошки, кстати, можно использовать эту мерзкую рысь. Наверняка она сильно царапается, хоть и маленькая. Впрочем, уже побольше домашней кошки. Так что самое то.

Девчонка вздрогнула, но не отступила ни на шаг, лишь головой мотнула недовольно. Характером в матушку пошла, не иначе. «Что ж, – пожав плечами, подумал Кара, – может, и не убьют ее, султан иногда не карает невиновных. Продадут где-нибудь на истанбульском базаре…»

Может, новый хозяин даже научит Михримах послушанию. Если правильно работать плеткой, можно много чему научить.

Когда Михримах наконец-то покрыла голову, Кара довольно улыбнулся, взял девчонку под локоть и повел ее к выходу. Рысенок, увязавшийся за ними, временами сердито шипел. Ну да ладно, в крайнем случае можно будет попросить кого-нибудь из дворцовой охраны потренироваться с ятаганом на диком звере. Вряд ли евнуху откажут.

Ухмылка не сходила с лица Кары.

Дверь за Орысей и чернокожим евнухом закрылась, и взгляд Михримах растерянно заметался по комнате.

Дернул же ее шайтан поспорить на занятие любовными делами! Знала ведь, что Аллах не одобряет азартные игры! И вот выигрыш обернулся проигрышем, а Кара, раздери его гиены, куда-то увел сестру, при этом удостоверившись, что родинка у той на месте…

Родинка, все дело в ней! Не зря матушка велела прятать ее от всех, ох, не зря!

Гюльбарге неловко топтался возле двери. Михримах почти кожей чувствовала, как евнух разрывается между страхом и… страхом. Кого же он боится? Ну не Кару же!

Маму! Гюльбарге по-прежнему боится Хюррем-хасеки!

Михримах постаралась придать своему голосу как можно больше почтения в сочетании со спокойной уверенностью в собственной правоте. Так учил их с Орысей Доку-ага: любой, услышавший «мягкую твердость», склонится на твою сторону. Что ж, пришло время держать экзамен!

– Послушай, многоуважаемый, – девушка подошла к Гюльбарге поближе, заглянула в глаза, – я не оспариваю твое право удерживать меня здесь. Раз ты говоришь «надо», стало быть, так оно и есть. Но не мог бы ты послать «цветка» к госпоже Хюррем-хасеки? Все-таки ее дочь ведут к султану, и она…