Лора Бекитт - Мотылек летит на пламя

Когда кто-то из рабов рискнул сказать ему: «Сэр, вы хороший человек», Джейк ответил: «Я просто врач».

Зачастую радом словно невзначай оказывалась Лила. Эта девушка была куда сообразительнее других рабынь, она живо интересовалась его работой, назначением медицинских инструментов и не раз просила у Джейка позволения помочь, особенно когда он осматривал или лечил детей.

Джейк любовался ее выразительным лицом и грациозным телом, которое, как сказал Барт, «знало язык природы», продолжая недоумевать: что такая красивая и явно неглупая девушка делает на хлопковой плантации? Она должна работать в усадьбе и иметь те привилегии, какими пользовались домашние рабы.

Джейк познакомился с Юджином О’Келли, и тот показался ему жестокосердным и надменным. Что касается Сары, она оставалась для него воплощением тех неясных надежд, в которых он не был готов признаться даже самому себе.

Ужасы пути остались позади, и Айрин было трудно представить, каким образом она сумела их пережить. Увидев, сколько трупов вынесли из трюма, она поняла, почему корабли, на которых эмигранты пересекают океан, называют плавучими гробами.

Корабль бросил якорь севернее форта Касл-Гарден, и несколько дней ирландцы оставались на карантине. Потом прибыл инспектор, проверил список пассажиров и отправил судно в порт. Дальше их доставили в форт на пароме, где таможенники проверили багаж (если так можно было назвать жалкие пожитки эмигрантов), а санитарные врачи провели беглый осмотр. После чего выжившие и относительно здоровые наконец очутились в городе.

Стоя на причале, Айрин смотрела на водную гладь, где покачивались изящные яхты, развернувшие серебристые крылья тонких парусов, и ей не верилось, что она ощущает под ногами твердую землю.

Джон и Салли совещались, куда пойти, попутно отмахиваясь от назойливых носильщиков. Их уже предупредили, что те хватают мешки приезжих, волокут до ближайшего дома, а затем заламывают непомерную плату.

Несколько раз к ним подходили мужчины и женщины и предлагали «удобное и недорогое жилье». В конце концов Джону удалось столковаться с одной из хозяек. О’Лири согласились, чтобы Айрин временно поселилась с ними за треть квартирной платы.

Джон подхватил узлы, и трое взрослых (Томаса Салли несла на руках) побрели по лице. Романтика развеялась — на первый план как всегда выступила суть жизни: забота о пропитании и жилье.

Улицы портового квартала были завалены тюками хлопка, бочками с солониной, мешками с рисом, сложенными высокими штабелями.

Впервые увидев человека с черным лицом, Айрин испуганно шарахнулась в сторону, но потом такие люди стали попадаться все чаще.

— В Нью-Йорке каждый пятый житель — негр, — пояснила хозяйка.

— Проклятые черномазые, отбирают работу у нас, ирландцев, — проворчал Джон.

— Почему?

— Негры стоят дорого, потому их не используют на дешевых работах, как нас, тех, кого можно загонять до смерти и при этом платить гроши!

Айрин удивилась тому, как быстро Джон перенял местные взгляды.

Хозяйка привела их в огромный барак, разделенный на крохотные клетушки, двери которых выходили на общую галерею. Пол в помещении был грязный, в нем зияли дыры, в которых наверняка водились крысы. Хозяйка всячески расхваливала условия, заметив, что жилье наверху это не то, что подвал, у самых окон которого сваливаются отбросы.

Айрин устало опустилась на железную кровать (кроме которой в помещении был сундук, два стула и стол), а Салли спросила хозяйку:

— Как тут с работой?

— Наверняка что-нибудь подыщете. Здесь есть швейные мастерские, а мужчин нанимают на строительство железной дороги.

Когда хозяйка ушла, Салли повернулась к Айрин и сказала:

— Ты будешь спать на полу.

— Почему?

— Потому что вносишь только треть платы.

— Но я же одна!

— Ну так и поселись одна! И плати за комнату полностью, тем более, ты умеешь зарабатывать деньги лучше нас! А пока ты живешь с нами, командовать будем мы.

Айрин поежилась. Стоило ране зажить, как чье-то неосторожное слово сдирало струп, и она ощущала жгучую боль. Если б только сердце было похоже на зеркало и события отражались бы в нем, не оставляя никакой памяти!

— Я уйду отсюда, как только узнаю, как добраться до дяди!

Салли громко хмыкнула, демонстрируя свое презрение. Однако Айрин не собиралась отказываться от своих планов и изгонять из сердца надежду на чудо.

В последующие дни она успела исследовать берега Ист-Ривер и вдоволь побродить по Манхэттену. Но на работу ее нигде не брали. Джону и Салли тоже не везло. Как и другие ирландцы, они то и дело слышали: «Вы, тупые «Пэдди», знаете только картофельное поле да лопату».

Потратив последние деньги на газету, Айрин увидела, что та пестрит объявлениями вроде: «Семье требуется горничная, молодая женщина-протестантка, француженка, немка, англичанка, но не католичка и не ирландка».

Поняв, что им снова придется голодать, она впала в отчаяние. Нищета вновь обрела реальность и взяла их в свои костлявые тиски.

Однако вскоре Салли вернулась домой необычайно оживленная и сказала:

— Кажется, я знаю, чем мы займемся. Мне подсказала соседка.

На следующий день Джон, Салли и Айрин отправились «на работу». Они собирали отбросы на помойках и свалках; в основном это были кости и тряпки. Сваливали добычу во дворе и сортировали, после чего стирали тряпки и вываривали кости, распространявшие ужасную вонь, которой пропитывались комнаты, одежда и волосы. Тряпье и кости продавались за гроши, но все-таки это был заработок. Иногда попадались обрывки пусть и несвежего, но еще пригодного в пищу мяса: в эти «счастливые» дни у них была похлебка.

Иногда, утомившись, Айрин усаживалась среди горы отбросов, вдыхала отравленный зловонием воздух и принималась мечтать. Мечтала она и по вечерам, глядя на вскипающее красками небо и бесчисленные огни фонарей, танцевавшие над темной землей, огни другого, свободного и счастливого мира.

Хотя богатый дядя и его поместье все больше отдалялись, превращаясь в призрачное видение, витающее где-то на задворках сознания, она упорно откладывала деньги, которые, никому не доверяя, прятала на груди.

Айрин не знала, сколько еще усилий и изворотливости ей придется проявить, чтобы добиться своей цели, когда в один прекрасный день, боязливо спросив на пристани о цене билета, она вдруг поняла, что сможет сесть на корабль, который доставит ее в Чарльстон, откуда было рукой подать до Темры.

На следующий же день Айрин без особой сердечности простилась с О’Лири и отправилась в порт. Она давно не следила за временем, потому удивилась бы, если б узнала, что с того памятного момента, как она ступила на землю Америки, прошло полгода.