Гюи Шантеплёр - Невеста „1-го Апреля“

С обеих сторон главной улицы прогуливались люди с празднично-блаженным или задорно веселым видом, останавливались перед лавками, стены которых были обтянуты дешевым ситцем красного цвета и убраны стеклянной посудой. На площади, где возвышались театр, зверинец и другие более дорогие места развлечений, праздник был в полном разгаре. Оглушенный музыкой каруселей, криками продавцов, скрипом турникетов, беспрерывными выстрелами на тире, шумом, грохотом обрушивающихся фигур в „jeu de massacre“ [15] Ярмарочная игра; фигуры, поставленные на неустойчивую доску, сбиваются ударами мяча. , Мишель терпеливо пробивался сквозь толпу, стараясь по возможности никого не толкать. Перед пирожной с полдюжины мальчишек в возрасте от пяти до восьми лет, с запачканными лицами, в жалких лохмотьях смотрели жадными глазами на миндальное печенье, которое ежеминутно подавалось автоматом и тотчас же с хрустением съедалось более состоятельными мальчиками, детьми одного Ривайерского крестьянина.

Эти, с малых лет лишенные праздничных радостей, дети возбудили жалость в молодом человеке. Один из них, самый большой, разглагольствовал, объясняя, как действует машина и как иголка отмечает число поданных пирожных. Он их ел, эти пирожные, два раза, и он знает, что они пахнуть миндалем и что это „так и тает у тебя во рту“… Остальные слушали, изумленные, с пальцем в носу или во рту и в независимых позах взрослых людей.

„Бедные, несчастные крошки“, — подумал Мишель.

И он подошел к ним.

— Ну, — сказал он, — ступайте, цельтесь каждый по три раза; спокойно, без драки, — добавил он, чтобы умерить стремительность, обнаруженную ими.

Эти юные дикари нисколько не подумали поблагодарить своего благодетеля. Лишь самый большой, знавший так хорошо механизм лотереи и вкус печенья, остался позади. Стоя вытянувшись перед Тремором, он снял свою шерстяную шапку и без малейшего смущения, с вздернутым носом, с сияющими от восторга глазами бросил лихо:

— Ну, вы действительно шикарный тип.

В то время как Мишель, которого развеселил комплимент, платил за восемнадцать пирожных, он почувствовал, как до его плеча легко дотронулись кончиком зонтика.

— Итак, добрый молодой человек, вы угощаете маленьких детей. Я думала вы в Париже, — говорил звучный голос с очень характерным американским акцентом.

Мишель повернулся и очутился лицом к лицу с высокой, белокурой молодой женщиной. Сияя бодрой свежестью в своем весеннем туалете, она держала за руку двух белокурых девочек, крепких и улыбающихся, как она.

В нескольких шагах, на другой стороне улицы, группа дачников упражнялась в стрельбе из самострела и оттуда слышались смех и восклицания. Тремор никогда не думал, чтобы в начале апреля можно было собрать в Ривайере такое значительное и элегантное общество; но Май Бетюн приобрела бы знакомство и в Сахаре и развела бы флирт в скалах Кордильеров.

Бетюн женился на ней из-за ее прекрасного приданого, но никогда никто не мог понять, зачем она вышла замуж за Бетюна; впрочем, он вел крупную игру на бирже, между тем как она добивалась успеха в свете, и они так редко встречались, что отношения между ними были самые согласные.

Май жила нарядами и болтовней, разнообразя жизнь благородными эксцентричностями, но ее искренность, ее открытый, веселый характер, ее естественные манеры нравились Мишелю, который, порицая Колетту, и без того довольно легкомысленную, за ее интимность с самой сумасбродной и самой легкомысленной из женщин, был, однако, одним из самых искренних друзей прекрасной американки.

— Я только что приехал, сударыня, — сказал Мишель, отвечая Май на маленький упрек, сделанный ему в виде намека.

И пожав руку, протянутую ему, он поцеловал девочек, подставлявших свои розовые, как плоды, щечки.

— Ты мне расскажешь сказку? — сказала Мод.

— Ты мне нарисуешь волка? — просила Клара.

— Две сказки и двух волков, — обещал Тремор, смеясь.

Затем, повернувшись к матери:

— Я узнал от Колетты, что вы предпринимаете изумительные работы в Прекруа.

Приложив к носу лорнетку из светлой черепахи, Май Бетюн с лукавой улыбкой в уголках губ внимательно посмотрела на молодого человека.

— А я, — ответила она вполголоса, — узнала через кого-то еще более удивительную новость.

Удивленный, Мишель взглянул на нее вопрошающим взглядом.

— С вами, значит, надо всегда рассчитывать на неожиданности, — продолжала она. — Вы революционер в жизни. Во всяком случае эта помолвка по-американски — или я в этом ничего не понимаю… Не правда ли, Колетта в восторге?

Она говорила со своей обычной легкостью; однако, очень короткая пауза дала ей возможность заметить вдруг изумление, изобразившееся на лице Тремора, и она остановилась.

— Новость была мне сообщена по секрету; мне не показали вашего письма, милостивый государь, будьте покойны, и я ничего не говорила ни одной живой душе, — объявила она смеясь.

Затем, указывая на свой летучий отряд:

— Пойдите, шепните ей какую-нибудь нежность, — воскликнула она, это будет иметь особенную прелесть в толпе.

— Но сударыня… — хотел протестовать пораженный Мишель.

— Ступайте, ступайте, я вас не задерживаю… Сюзи, Сюзи…

При этом имени молоденькая девушка обернулась и вышла на несколько шагов из группы стрелков.

Тогда Мишель увидел розовое личико, мило стесненное высоким воротником драпового колета, улыбавшееся ему, и он узнал велосипедистку „Зеленой Гробницы“.

С головкой, очень женственно покрытой на этот раз черным бархатным током, одетая в светло-серый костюм, длинные складки которого мягко спадали до обуви, она показалась Мишелю менее ребенком, более высокой и гораздо красивее, чем в смешном наряде мальчишки в спортсменском костюме. Почти тотчас же молодая девушка встретила взгляд своего провожатого прошлой недели, и яркая краска залила ее лицо.

Что касается Мишеля, самое безобразное видение менее ужаснуло бы его, чем этот юный девичий образ. Он пережил минуту хаотического душевного состояния. Жертва Клода, „невеста 1-го апреля“, автор полученного накануне письма, была значит эта молодая девушка? Что сказать? Что сделать? Как нежданно открыть этому бедному ребенку в публичном месте, перед лицом пятидесяти любопытных смешную интригу, жертвой которой она была? Как, именно ей, признаться, что человек, которому она охотно давала свое согласие, ни одной минуты не думал о ней с того вечера, когда, почти незнакомый, видя в ней немного эксцентричную девочку, он провел ее до ворот Прекруа? И раскланиваясь с ней, он глупо покраснел, покраснел более чем она, от шеи до корня волос, — признак смущения, заставляющий страдать наше мужское самолюбие, иной раз до того, что хотелось бы согнать его хотя бы ценою года жизни. Наконец, чувствуя, что нужно говорить, что-нибудь сказать, хотя бы глупость, Мишель произнес более или менее естественным тоном фразу, имевшую отношение к приключению в „Зеленой Гробнице“, не подтверждая и не противореча уверениям г-жи Бетюн.