Лора Бекитт - Запретный рай

Девушка встала, поправила волосы, отряхнула платье и расправила плечи.

— Я попытаюсь.

Когда Эмили уже была на пороге, отец Гюильмар сказал:

— Кстати, мадемуазель Марен, поинтересуйтесь у вашего избранника, как давно он в последний раз ел человеческое мясо? Жители отдаленных островов считают его деликатесом.

Эмили ничего не ответила. Она вышла на крыльцо и тихо прикрыла за собой дверь.

Она не знала, что и как сказать Атеа, и не слишком хорошо понимала, что им теперь делать.

Эмили медленно брела обратно. Горизонт порозовел, волны были одеты алой парчой и белоснежными кружевами. Она не думала, что прошло столько времени. Значит, эту ночь они с Атеа еще не встретят мужем и женой!

Когда она вошла в хижину, юноша сразу все понял.

— Он тебе отказал. Давай с ним поговорю я!

— Отец Гюильмар не хочет тебя видеть. Он оскорблен тем, что ты не позволил миссионерам высадиться на Хива-Оа.

Во взоре Атеа появилось что-то обжигающее.

— Они делают то, чего не делаем мы: вторгаются в чужую жизнь, заражают нас неизлечимыми болезнями, свергают неугодных вождей. Почему я должен их принимать, как дорогих гостей? Белые люди так и не смогли доказать, что их вера сильнее нашей. Они думали, что я помогу им завоевать мой народ, надеялись, что я соблазнюсь их обещаниями и подарками. А я просто взял от них то, что мне было нужно, и ушел. Теперь я знаю их язык, умею считать их деньги, владею их оружием и никогда не позволю себя обмануть!

Эмили подавленно молчала, и молодой вождь спросил:

— Что еще он тебе сказал?

— Отец Гюильмар велел мне поинтересоваться… как давно ты ел… человечину!

— Вообще не ел. Я сын арики, и у нас всегда было вдоволь свинины, — ответил Атеа, а после заметил: — Разве я могу хорошо относиться к человеку, который думает обо мне такие вещи?!

— Еще он сказал, что в сезон дождей ваши хижины заливает вода.

— Неправда. С чего бы нам мокнуть! Мы пропитываем тапу маслом или древесной смолой и покрываем ею стены жилищ. А сами носим накидки, которые не пропускают влагу.

— Отец Гюильмар уверял, что я больше никогда не прочту ни одной книги, что у меня не будет самых обычных вещей!

— Корабли, пристающие к Нуку-Хива, привозят самые разные товары. А на жемчуг можно выменять что угодно. Я прикажу выстроить для нас деревянный дом. У тебя будет все, что ты пожелаешь.

Атеа обнял ее, и Эмили поняла, что он прикасается к ней так легко и непринужденно и вместе с тем властно, будто она давно принадлежит ему. Он с самого начала решил, что так будет, и никуда ее не отпустит.

— Ты веришь мне или ему, Эмалаи?

Девушка постаралась, чтобы голос не дрогнул:

— Конечно, тебе.

— У нас есть еще один выход. Мы надрежем кожу у себя на руках и приложим ранки друг к другу. Это будет означать единство крови. Потом выпьем из одного сосуда — неважно, кавы, воды или кокосового молока: это соединит наши души. И наконец проведем вместе ночь, обменявшись тайными телесными силами, после чего ты будешь считаться моей женой. Вернувшись на Хива-Оа, устроим свадебный пир. Вот и все. Ты согласна, Эмалаи?

У нее пересохло в горле и потемнело в глазах.

— И когда мы должны это сделать?

— Сейчас.

Эмили понимала, что, ответив согласием, отрежет все пути к отступлению.

Впрочем, возможно, Атеа прав, и тех границ, которые она так страшится перейти, просто нет?

Несмотря на предостережения отца Гюильмара, ничто в нем не вызывало в ней ни отвращения, ни отторжения, ни испуга. В отличие от белых мужчин этот полинезийский юноша не пытался поймать женщину в сети пустых обещаний и притворных слов. Он говорил и действовал искренне. И она не должна давать ему повода сомневаться в ней.

— Хорошо, я согласна.

Лунный свет, проникавший в хижину, был таким сильным, что Эмили, наверное, смогла бы читать. И в этом голубоватом сиянии цвета внешности Атеа были такими же яркими и чистыми, как и днем.

Когда он взял нож, Эмили вздрогнула, но после без колебаний протянула руку.

По ее коже Атеа провел едва заметную царапину, тогда как свою надрезал сильнее. Когда он приложил ранку к ранке, Эмили ощутила его частый и сильный пульс. Они не двигались, молчали и ждали непонятно чего, чувствуя неумолимость судьбы, что влекла их друг к другу.

Наконец Атеа отнял руку, взял две половинки кокосового ореха и наполнил их разведенной водой кавой. Они медленно пили, глядя друг на друга поверх ободка своих «чаш».

Потом Эмили позволила раздеть себя и покорилась его рукам.

Она думала о том, каким же страстным, нежным, осторожным и опытным должен быть мужчина, чтобы даже такая женщина, как она, словно сетями, опутанная предрассудками, заключенная в корсет железной морали, захотела этого. Ее всегда пугали всевидящим оком, приучая бояться своих желаний, прятаться от самой себя в невидимую скорлупу.

Однако с ним ей не было страшно, несмотря на то, что его сильное смуглое тело составляло резкий контраст с ее хрупким и белым, а его воля, казалось, пригибала ее к земле.

Все чувства Эмили мгновенно сосредотачивались там, где он прикасался к ней. Несмотря на постоянные упражнения с веслами и оружием, руки Атеа были удивительно мягкими и нежными.

Он целовал ее грудь, шею и плечи, осторожно проводил пальцами между ног. Его власть затуманила ей голову, а любовь к нему размягчила сердце. В тот миг, когда она перестала ощущать какие-либо преграды к их соединению, он вошел в ее тело.

Эмили задрожала и вскрикнула. Она чувствовала, как что-то растет и пульсирует в ней, расцветает и повелевает изнутри. Ей было немного больно, но то была не мучительная боль, пожалуй, отчасти жертвенная, в чем она, безусловно, была права, ибо для Атеа этот акт тоже был возвышенным и священным: слияние вождя с предназначенной ему девственницей считалось одним из важнейших ритуалов жертвоприношения богам.

Когда Атеа затих, Эмили долго лежала, не шевелясь, ожидая, что он сделает или скажет. Она думала о том, что многие люди, подобно ей, ищут, сами не зная чего, однако свято уверены в том, что когда истина попадется им на пути, они сразу это поймут. И, стараясь успокоиться и привести в порядок чувства, говорила себе, что для нее наступил такой миг.

— Теперь ты моя жена! Ты родишь мне детей, ты навсегда останешься со мной! Ты предназначалась мне! — прошептал Атеа, словно вторя ее мыслям.

Решив быть честной до конца, Эмили напомнила:

— Тебе была предназначена Моана.

— Людьми, а не богами, а это совсем другое.

Совсем недавно небо было покрыто россыпью звезд, но вот уже начало светать. Горизонт заиграл волшебными красками, и из-за края земли, где по преданию маркизцев рождается жизнь, вынырнуло багровое солнце.