Уильям Локк - Демагог и лэди Файр

Таков Экклесби в рабочие будни, когда шум огромных машин доносится из открытых ворот. Но совершенно другой вид город имел в день приезда Годдара. Фабрики безмолвствовали, на улицах виднелись унылые фигуры праздных людей. Возбуждение, вызванное демонстрацией, которая происходила накануне и во время которой оркестр играл похоронный марш перед виллами фабрикантов, быстро прошло. Людей, привыкших к труду, угнетала убийственная скука вынужденной праздности; а еще больше угнетала их боязнь за исход стачки. Что и говорить, — очень приятно в воскресный вечер постоять на углу улицы с трубкой в зубах, с руками засунутыми в карман, и поболтать с товарищами; но если эта праздность продолжается целыми днями, то она становится невыносимой. Все, что депутация говорила Годдару, оказалось правдой. Рабочие начали уставать от борьбы. В воздухе уже носились слухи о возможности прекращения стачки. Профессиональный союз все более утрачивал свое влияние. Агенты фабрикантов сновали между рабочими и успешно делали свое дело, распространяя волнующие слухи о прочном положении хозяев и об их готовности выдерживать стачку хоть год. Союз был бедный, небольшой, плохо организованный. Пособия, выдаваемые стачечным комитетом, были мизерны. К тому же большая часть пособия, как водится, пропивалась. Серьезные лишения были у всех перед глазами и давали уже себя чувствовать.

Годдар, со своим практическим умом, сразу уяснил себе положение вещей и увидел, как велика была бы победа, если бы только удалось ее достигнуть. Он понял также, какую громадную ответственность он несет, призывая рабочих к продолжению стачки. Жизнь и смерть города теперь, без преувеличения, были в его руках.

— Если вы посоветуете нам сдаться, то мы прекратим забастовку, — сказал секретарь союза, пожилой человек с озабоченным лицом и с впалыми щеками.

Они обсуждали положение дел, сидя в конторе. Маленький камин угас, сумрак и тоскливое настроение дождливого вечера проникали сквозь запыленные окна. У секретаря был безнадежно унылый вид и тон. Годдар молчал.

Но неожиданно в нем пробудилась радость борьбы, которая странным образом сочеталась с воспоминаниями о лэди Файр. Он почувствовал силу, удесятеренную ее влиянием. Вскочив со стула, он подошел к секретарю и положил обе руки на его тщедушные плечи.

— Мы победим, товарищ! Мы проведем забастовку и прижмем хозяев к стене. Поверьте мне, их ожидает разорение, и они должны будут уступить. Поймите, что мы боремся с людьми, а не с машинами. Если бы враги наши были машины, я бы сказал вам: «Бросьте, откажитесь. Человек еще не побеждал машины и никогда не победит!» Но здесь дело идет только о том, кто дольше сможет выдержать. И я вам говорю — мы выдержим дольше, чем они. За это я ручаюсь головой.

— Но за ними капитал, — прошептал секретарь.

— Это сказки! Чепуха! — вскричал Годдар.

Его непоколебимая уверенность, наконец, передалась секретарю, и бледное лицо последнего осветилось улыбкой.

— Мы пойдем за вами до конца, — сказал он голосом, дрожащим от волнения и пробудившейся надежды.

Известие о приезде Годдара сразу подняло упавшее настроение у борющихся. Уже одного его появления на улицах было достаточно, чтобы влить новую жизнь в измученные души. Бодрые слова, с которыми он обращался к случайным группам рабочих, обнадеживали их и передавались из уст в уста. Еще до большого митинга, который был назначен вечером, он успел приободрить и успокоить бастующих. Они почувствовали, что на их стороне появилась серьезная новая сила.

Вечером, на многолюдном митинге, Годдар был встречен единодушными громкими приветствиями. Он произнес длинную и зажигательную речь. Спускаясь с эстрады, он знал, что выполнил первую и главную часть своей задачи — он завоевал доверие рабочих.

Затем начался период напряженной беспрерывной работы. Кроме создания стачечных комитетов, распределения денег, произнесения речей, было нужно постоянно поддерживать моральную силу всей массы рабочих, и этого Годдар мог достигнуть только силой своей воли. Работа поглощала его целиком.

Федерация фабрикантов созвала конференцию, на которую были приглашены делегаты рабочих. Годдар возлагал на нее большие надежды. Весь город, затаив дыхание, с тревогой ожидал исхода переговоров. Годдар сидел один в маленькой конторе союза; не занимая оффициального положения, он не имел права присутствовать на переговорах. Он волновался и раздражался. Наконец, делегаты союза вернулись. Секретарь в руках держал бумагу.

— Как вы думаете, принять нам эти условия? — спросил он, передавая бумагу Годдару.

Тот прочитал, и лицо его омрачилось.

— Могу я сообщить условия рабочим?

— Конечно, если вы находите это нужным, — ответил секретарь со вздохом.

— Слава богу, что хоть как-нибудь кончилось! — сказал один из делегатов.

Но Годдар не слышал его. Он распахнул окно и размахивал листком перед толпой, собравшейся на улице.

— Товарищи! Слушайте результаты конференции.

Он прочел протокол конференции громким ровным голосом. Фабриканты предлагали несколько незначительных уступок, небольшое повышение заработной плати, но главные принципы остались без изменения. Он быстро прочитал последний пункт и, раньше, чем до него успели донестись снизу какие-либо возгласы, страстным движением разорвал бумагу на мелкие куски и бросил их вниз. Рабочие, слушавшие в молчаливом настроении и полагавшие, что условия уже приняты, разразились бурными и радостными криками. Драматический эффект произвел большое впечатление.

— Вот, господа, — сказал Годдар, обернувшись к делегатам, — я сжег ваши корабли.

Два дня спустя приехала лэди Файр.

Она явилась в Экклесби «не для удовольствия, а для дела», как она объявила об этом друзьям. Вместо гостиницы она остановилась у мистера Кристофора Уентворса, представителя Прогрессивной Лиги в округе и одновременно с тем ее покорного вассала. Жена последнего встретила лэди Файр прежде всего предупреждением, чтобы лэди не очень замучила ее супруга политикой. Добродетельная дама чересчур заботилась о слабом горле и плохом желудке своего мужа. Но, кажется, этим и ограничивались ее заботы о нем.

— Вы можете делать, что угодно, Роданта, — сказала она лэди Файр, — только, бога ради, не тащите Кристофора с собой на открытые митинги. Он только схватит там бронхит и опоздает к обеду.

— О, Кристофор мне совершенно не нужен, — успокоила ее лэди Файр, — пусть он сидит дома, пишет письма и считает казенные деньги.

Она написала Годдару о своем приезде и просила навестить ее. Он еще ранее получил от нее из Лондона два или три письма, написанных изящным почерком, и с нетерпением ожидал оповещения о ее приезде.