Мэри Бэлоу - Беспутный повеса

И она сделала то единственное, что еще способна была сделать: она заставила свое тело расслабиться, хотя лорд Эдмонд все еще крепко прижимался к ней, и без всякого выражения посмотрела на него.

– Ты трусиха, Мэри. – На его лице опять появилась та же полуулыбка, за которую она ненавидела лорда Эд-монда. – Вместе мы могли бы получить такое удовольствие, что для его описания нам пришлось бы изобрести новое слово. Но ты боишься признаться в том, что считаешь неподобающим леди, – в плотском желании. Ты обычно употребляла слово «влечение», хотя это лишь слабый эвфемизм для описания того, что ты чувствуешь, любовь моя.

– Мне нечего сказать вам, милорд, – слабым голосом произнесла Мэри. – У меня нет ни упреков, ни просьб, ни опровержений, ничего. Вы будете поступать так, как считаете нужным для своего удовольствия, но со мной вы этого удовольствия больше не получите. С таким же успехом вы можете преследовать рыбу. Так мы идем? Или вы намерены запечатлеть на мне еще несколько поцелуев, пока держите меня здесь в плену? Мне больше нечего сказать.

– Мэри. – В голосе лорда Эдмонда звучала насмешка, но он отстранился от Мэри. – Если бы я захотел, то мог бы пробудить в тебе ответное желание, лишь щелкнув пальцами, но время и место не совсем подходящие, верно? Позже, любовь моя, позже.

– Как скажете, милорд.

Лорд Эдмонд раскланялся перед Мэри так, как будто все время обращался с ней самым изысканным образом.

– Присоединимся к остальным? – спросил он. – Обопрешься на мою руку?

– Если желаете. – Мэри повернулась к выходу. – Или если настаиваете, – добавила она, взяв его под руку.

Сейчас она сидела в карете и, закрыв глаза, вспоминала этот ужасный, такой ужасный день. Больше она не выдержит, с нее довольно. Если еще раз повторится подобная сцена, она определенно сойдет с ума.

Мэри чувствовала, что должна уехать. «Как бы это ни показалось грубо и как бы ни было неприятно омрачать юбилейный праздник леди Элинор, но я непременно должна уехать», – сказала себе Мэри.

У лорда Эдмонда были наипротивнейшие ощущения. К физической тошноте примешивалось отвращение к собственной персоне, и это чувство было для него совершенно новым. Он решил, что Мэри была права, сказав, что он себя ненавидит. Размышляя над ее словами, он вынужден был признать, что она попала в точку, хотя сознательно он не относился к себе так уже многие годы – во всяком случае, с тех пор, как затянулась живая рана от смерти Дика и матери. Лорд Эдмонд был уверен, что привычнее всего для него была насмешливая улыбка на лице, хотя он редко смотрел на себя в зеркало.

Итак, отвращение к себе было ему в новинку. Даже с самой последней проституткой он не обошелся бы так грубо, как поступил с Мэри в Кентерберийском соборе – не где-нибудь, а в церкви! Но тогда он не мог упустить представившегося ему подходящего момента. Это была полная деградация и заключительный щелчок по носу всему миру, Богу и тому, что они сделали с его жизнью – вернее, тому, что он сам сделал со своей жизнью. И не к чему было обвинять Господа, лорд Эдмонд никогда прежде этого не делал, во всяком случае, никогда не начинал скулить.

Свернув на дорожку, ведущую в Рэндалл-Парк, он поехал рядом с Эндрю Шелбурном, вплотную за ними скакали Питер и Бигсби-Гор, а впереди были две кареты, в одной из которых ехала Мэри.

На: обратном пути лорд Эдмонд почти не принимал участия в разговоре. Собираясь уехать раньше времени, он чувствовал себя виноватым перед тетей. Он любил леди Элинор и не представлял себе, как смог бы выжить, если бы не ее поддержка, если бы все связи с семьей оборвались после той трагедии. Но до ее дня рождения оставалось еще двое суток – так долго он не выдержит, два дня – это целая вечность. И он не знал, как посмеет снова взглянуть Мэри в глаза.

Подъезжая к дому, лорд Эдмонд немного придержал лошадь, чтобы оказаться позади всех. «Нужно будет помочь дамам выйти из экипажей, но впереди еще Гудрич и Райт, так что моя помощь, вероятно, не понадобится, – решил лорд Эдмонд, – возможно, мне удастся затеряться в толпе и отправиться прямо на конюшню. А кроме того, большинство леди и не ожидает от меня галантного поведения».

Но прежде чем он успел привести в исполнение свои намерения, наверху подковообразной лестницы появилась его тетя, а с ней еще одна леди и два джентльмена – очевидно, гости, ради которых она осталась дома. Лорд Эдмонд мельком взглянул на них. Просто, но со вкусом одетая леди, одного возраста с ним или чуть старше, была ему не знакома. Он перевел взгляд на старшего из двоих мужчин, высокого и седовласого, а затем посмотрел на более молодого, у которого волосы только начали седеть на висках.

В следующую секунду, спрыгнув с лошади и бросив кому-то поводья – он даже не видел кому, – лорд Эдмонд зашагал, сам не зная куда, в поисках неизвестно кого, в панике оглядываясь по сторонам. И, увидев Мэри, он мгновенно оказался рядом с ней, а его рука крепко вцепилась ей в запястье.

– Пойдем со мной. – Он с такой силой потянул ее за собой, что Мэри едва не упала.

– Уберите свою руку, – холодно приказала она.

– О Боже, Уэйт, вы мне за это ответите, – тихо, со злостью прошипел виконт Гудрич. – Сейчас же оставьте Мэри в покое, или все собравшиеся станут свидетелями того, как я сломаю вам челюсть.

– Пойдем, – повторил лорд Эдмонд, не слыша слов ни одного из них, – пойдем.

– Все в порядке, Саймон, – успокоила виконта Мэри, взглянув на лестницу, а затем снова на лорда Эдмонда. – Я пойду с ним.

– Мэри! – возмущенно запротестовал виконт.

– Все в порядке, – подтвердила Мэри.

Но лорд Эдмонд не слышал их разговора, его взгляд был прикован к углу дома в конце террасы. Он знал, что ему нужно добраться туда и завернуть за угол. Его рука как тисками сжимала запястье Мэри, но он этого не сознавал, и ей приходилось почти бежать, чтобы поспевать за ним.

Ей следует упереться ногами в землю и остановиться, следует потребовать, чтобы он отпустил ее руку, следует накричать на него, на худой конец следует поколотить и исцарапать его; она сыта им по горло и даже больше – так считала Мэри, но ничего этого не делала.

Увидев на лестнице двух незнакомых джентльменов с леди Элинор, она мгновенно все поняла, а взглянув на лорда Эдмонда, заметила, как он побледнел и как дико горят его глаза. Поэтому она не сделала ничего из того, что ей следовало сделать, а почти бегом обогнула вместе с ним угол дома и последовала дальше мимо розария через лужайку за домом к ближайшим деревьям.

Сначала Мэри чувствовала боль в запястье, потом рука у нее онемела, в руку вонзилась тысяча булавок и иголок, но лорд Эдмонд не отпускал ее и не ослаблял своей хватки, и Мэри, ничего не говоря, старалась не отставать от него.