Лора Бекитт - Остров судьбы

Орнелла нашла своего мужа совсем не таким, каким он был прежде. Он казался сломленным, смотрел и говорил равнодушно и устало. В каком-то смысле он потерял все, что имел.

Когда Орнелла рассказала ему о судьбе Джулио и попыталась намекнуть, что он пострадал намного больше, Дино ответил:

— Джулио всегда умел приспосабливаться к обстоятельствам, думал только о себе и ни о ком другом. Когда он решил, что сумеет сделать военную карьеру, то притворился, будто служит на благо империи. Когда понял, что ему нужна семья, он женился и вполне счастлив. Ему глубоко наплевать на императора и на то, что творится в стране.

— Ты даже не поблагодарил Андреа за то, что он для тебя сделал, — заметила она.

— Поблагодари его сама, если хочешь, от моего имени, — холодно произнес Дино. — Прости, но я не могу разделить счастье твоего брата, ибо его облагодетельствовали те, кого я считаю своими врагами.

Орнелла не знала, что сказать. Она удивлялась и радовалась переменам, которые произошли с Андреа: он часто улыбался и даже смеялся. Орнелла знала, что деньги тут ни при чем: таким его сделала любовь.

— Судьбу моего брата нельзя назвать легкой, — наконец промолвила она. — Андреа знает не понаслышке, что судьба есть коридор, по которому человек приговорен идти до самого конца, как и о том, что круги ада находятся гораздо ближе, чем можно предположить. Все, чему мы оказались свидетелями, прошло мимо него. Возможно, потому ему трудно ненавидеть тех, кого ненавидишь ты.

Дино молчал, и Орнелла решилась заговорить о том сокровенном, что не давало ей покоя последние дни:

— Женевьева посоветовала нам взять ребенка из приюта. Что ты об этом скажешь?

В лице Дино ничего не изменилось, и все-таки он ответил:

— Если это сделает тебя счастливой, я не стану возражать.

Когда они приехали в Тулон, Орнелла сразу поняла, как сильно устала от Парижа. По сравнению со столицей атмосфера этого города казалась почти провинциальной: узкие улицы, местами поросшие зеленью плиты мостовой, невысокие, крытые черепицей дома, из-за ставней которых выглядывали лица любопытных.

Вместе с тем это был город, открытый морским просторам, город, где причаливают и отчаливают суда, перекресток надежд и судеб.

Путешественники были вымотаны поездкой в битком набитом дилижансе по неровным дорогам, короткими остановками, обедами и ужинами на скорую руку, равно как и переживаниями последних дней и недель.

Дино, Орнелла, Андреа, Бьянка и Женевьева остановились в лучшей гостинице, заняв три номера. Андреа немедля взялся за газеты и вскоре выяснил, что Винсенте Маркато жив, а его дом в Аяччо выставлен на продажу. Андреа недобро улыбнулся.

— Боюсь, его ждет сюрприз.

Бьянка не хотела отпускать возлюбленного к Винсенте, но он был непреклонен:

— Ты должна стать графиней де Лотрек, и точка. О другом я не желаю и слышать!

— Винсенте знает, кто ты, он сдаст тебя полиции!

— Все будет хорошо, вот увидишь. Я приду к нему не один.

Бьянка думала, что Андреа имеет в виду Дино, который был не прочь поквитаться с Винсенте, когда узнал о том, что этот человек измывался над его сестрой.

— Не думаю, что вам удастся его запугать.

— Посмотрим.

Тем временем Орнелла решила попытаться разыскать Алонсо. Она помнила, где находится квартира, которую он прежде снимал, и отправилась туда. Бьянка пошла с ней из любопытства, а еще потому, что поняла, о ком идет речь: живя в Тулоне, она тоже восхищалась талантом слепого гитариста, который иногда играл на набережной. К удивлению женщин, к ним присоединилась и Женевьева, которая все это время держалась едва ли заметнее тени.

Им пришлось подниматься по такой шаткой лестнице, что для того, чтобы пройти по ней, не обладая зрением, нужна была известная решимость. Дверь в комнатку никогда не запиралась — она и сейчас была открыта. Орнелла вошла, дрожа от предвкушения того, что сейчас перед ней предстанет кусочек прошлого.

Как и прежде, обстановка была очень бедна: старая, изъеденная червями кровать с выцветшим и запыленным саржевым покрывалом, громоздкий сундук и два стула, из которых торчала солома. Сам Алонсо лежал на кровати, рядом стояла гитара. Его лицо казалось все таким же печальным, правда, сейчас эта печаль приобрела оттенок безнадежности.

Услышав, как кто-то вошел, он сел.

— Кто здесь?

У Орнеллы перехватило дыхание от волнения и какого-то особого трогательного чувства.

— Догадайся!

В его улыбке появилась знакомая добрая ирония.

— Неужели звезда парижского «Опера» навестила бедного уличного музыканта?

— Ax, Алонсо! — воскликнула она и крепко обняла друга.

— Сколько времени прошло с тех пор, как мы расстались?

— Одно мгновение.

— А мне кажется — вечность.

Когда-то Алонсо говорил Орнелле, что для него время течет не так, как для зрячих людей, что оно не проносится мимо быстрой рекой в сотнях картин, что он носит его в себе, и с каждым годом эта тяжесть все больше стесняет душу. Теперь ей казалось, что она понимает слепого музыканта, вынужденного проводить дни среди табачного дыма, незнакомых голосов, звона стаканов, — вечного слугу на чужом пиру, лишенного возможности по-настоящему раскрыть свой талант.

— Дай твою руку, — попросил он и, ощупав ладонь Орнеллы, сказал: — Ты многого добилась, но тебе все равно чего-то не хватает. Я чувствую внутреннее кипение, загнанное вглубь недовольство собой. Ты никогда не успокоишься! — Потом поднял голову и промолвил: — Ты пришла не одна? Кто с тобой?

— Жена моего брата и… еще одна девушка.

— Вы гадаете по руке? — промолвила Бьянка. — Может быть, возьмете мою?

— Нет, я не гадаю. Я не знаю того, что будет. Просто я способен почувствовать, что представляет собой человек сейчас, а так же, что он оставил за плечами. Иногда мне достаточно услышать голос. Скажем, вы, синьора, много страдали, но сейчас счастливы. Вы очень веселая и, должно быть, на редкость красивая.

— А я? — вдруг спросила Женевьева и дотронулась до его руки.

В лице Алонсо промелькнула искорка странной надежды, надежды на то, во что он прежде не верил.

— Я… я не знаю, — растерянно и смущенно промолвил он. — Мне нечего вам сказать.

— Ты сыграешь для нас, Алонсо? — спросила Орнелла.

— Не сейчас. Я слишком взволнован нашей встречей. Вечером я буду играть в портовом кабачке «Медуза», где мы когда-то пели с тобой, Орнелла. Вы можете прийти и послушать. Кстати, когда ты уехала в Париж, я сочинил мелодию про тебя и твой остров.

— Мы с удовольствием придем. А потом ты поужинаешь с нами. Мне нужно много рассказать тебе и кое-что обсудить.

Когда женщины спустились вниз и вышли на улицу, Орнелла сказала:

— Если вам удастся услышать его игру, надеюсь, вы поймете, что я чувствую. Такой талант прозябает в такой нищете!