Севги Адывар - Тень Роксоланы

– О, Аллах! – взмолилась Хюррем Султан, сжимая узкие ладони так, что кольца впились в кожу, оставляя алеющие, налитые кровью пятна. – О, Аллах! Почему ты не даровал мне дочерей? Зачем мне сыновья?!

А ведь раньше она умоляла – сначала православного густобородатого Бога, падая по ночам на колени и касаясь лбом каменных плит пола, а затем Аллаха великого и милосердного, чтобы дарованы были сыновья и только сыновья.

– О, Аллах! Да будет воля твоя! Пусть по воле твоей у меня родится сын! Пусть будет шахзаде! Пусть! О, Аллах, я готова на любые муки, но пусть будет сын!

Хюррем молила, и высшие силы благосклонно отзывались на ее просьбы. Рождались сыновья, как она и хотела, как мечтала душными летними ночами в Топкапы.

Сыновья – это власть. Это сила. Это любовь султана. Так думала Хюррем.

Каждая наложница султанского гарема мечтает родить шахзаде. Та, кому это удается, почитает себя счастливицей. Хюррем считала, что Аллах ее очень любит, ведь она родила пятерых сыновей! Правда, Абдулла умер маленьким, но четверо мальчиков были здоровыми и благополучно росли. Только один умерший ребенок из шестерых – это было чудом. И хоть боль от потери сына рвала материнское сердце, Хюррем Султан смирилась с потерей и даже думала иногда, что маленький Абдулла был чем-то вроде необходимой жертвы ради других детей.

Но оказалось, что боги жестоки. Тот, бородатый старик, восседающий на облаках, с кудрявой длинной бородой, о котором рассказывал отец, да и Аллах, которому истово поклонялись все вокруг, а может, и другие боги других людей, – все они только казались добрыми и понимающими, а потом, улучив удобный момент, когда человек уже чувствовал себя в счастливой безопасности, совершали какую-нибудь гнусность, точно указывающую человеку его место.

– Знай свое место! – вспомнила Хюррем Султан.

Сколько раз ей приходилось слышать эти слова, сказанные уничижительным тоном. Знай свое место – это значит, что ты и не человек вовсе, а так, пыль под ногами, комочек грязи, которому не положено не то что разговаривать, но даже чувствовать, любить… Знай свое место! Знай… в грязи! Из грязи создал Бог человека, в грязи ему жить, в грязи умирать, грязью вновь становиться…

А она надеялась. Ах, как она надеялась, как мечтала! Все думалось: вот родится много сыновей, любовь султана будет вечной и жизнь – счастливой, беспечальной и бестревожной.

– О, Аллах! Я же не знала! – взмолилась Хюррем Султан.

Суров закон Фатиха, оберегающий спокойствие великой империи, протянувшейся через все континенты своей властью и силой. Султан, вступающий на престол, казнит своих братьев и все их потомство мужского пола, чтобы не было других претендентов, чтобы не взволновались провинции, не взорвались внезапным бунтом, чтобы все – от великого визиря до самого последнего нищего – были покорны и преданы лишь одному правителю.

– О, Аллах, за что? – Душа Хюррем Султан плакала. – Лучше бы у меня родились дочери, только дочери!

Да, и за дочерей болело бы сердце. Брак для дочери султана – политический шаг, с помощью которого повелитель получает верных слуг для династии, а ведь каждой женщине хочется счастья, простого счастья, но султанше об этом можно только мечтать. Но даже в политическом браке есть утешение – дети. И дочерям не грозит казнь, как сыновьям, смерть на войне и многое, многое другое. Лучше бы родились дочери! Как глупа она была, прося у высших сил сыновей! Прав был отец, сто раз прав, когда предостерегал от необдуманных просьб!

Хюррем Султан взяла кубок с соком, внимательно посмотрела на сероватую пену. Сок был мертв. В нем не чувствовалось, как обычно, ясное биение жизни, которое передавалось ей с каждым глотком. Этот же сок был похож на застывшие мертвые глаза, которые мерещились во сне, пугая своим пристальным, глубоким и неподвижным взглядом. Будто они могли видеть что-то далекое и недоступное, неведомое никому. Великую тайну, в которую дано проникнуть только мертвым.

Недолго проболев, Хюррем Султан умерла на руках своего возлюбленного мужа. Сулейман, убитый горем, повелел возвести в мечети Сулеймание роскошную усыпальницу, где и упокоилась его обожаемая жена и где было оставлено место для него самого – он желал после смерти, когда бы она ни явилась за ним, лечь рядом с Хюррем, чтобы не расставаться более никогда.

Шахзаде Баязид и Селим выполнили свое намерение – после смерти матери их противостояние стало открытым. Султан поддержал старшего сына, и Баязид бежал в Персию, ища укрытия у извечного врага османов – у персидского шаха. Но персы славились коварством, и предательство было у них в крови: шах продал Баязида и его детей, получив сундук с золотом от Сулеймана. И вскоре у Османской империи остался только один наследник – шахзаде Селим. Оно и спокойнее.

Синан Ага склонился, крепко сжимая руки. И дело было вовсе не в почтении – он просто пытался удержаться на ногах, волнение прерывало его дыхание, давило на сердце.

– Я счастлив видеть вас, – прошептал архитектор, с трудом выталкивая слова. В этот момент он ненавидел и себя, и ту, перед которой склонялся так низко. Он чувствовал себя дураком, стыдился своей слабости, считал, что прелестная женщина перед ним будет насмехаться над его косноязычием. Он любил ее больше жизни.

– Я тоже рада тебе, Синан Ага, – отозвалась Михримах Султан, ласково кивая. – Ты говорил, что хочешь сказать что-то важное. Что-то случилось настройке?

Архитектор не сразу понял, о чем она говорит. Какая еще стройка? Потом сообразил, что султанша, очевидно, имеет в виду тюрбе ее мужа, Рустема-паши, который недавно предстал перед Аллахом и должен был быть захороненным в мечети Шахзаде, там же, где и ее старший брат Мех мед.

– Нет-нет, султанша, что вы! Какие могут быть проблемы с постройкой тюрбе! – воскликнул Синан. – Это же не мечеть!

– Да, действительно. – По лицу Михримах Султан скользнула недобрая улыбка. Она думала о многочисленных восстаниях янычар, о грозных воинах, столь не любивших ее покойного мужа. Этот наивный архитектор даже не представляет, что захоронение бывшего великого визиря в мечети Шехзаде может вызвать волнения в народе. Что ж, чистота его помыслов делает ему честь.

– И с проектом вашей мечети тоже все в порядке, работы идут должным образом, – поспешил сообщить Синан, предупреждая вопросы. – Я хотел вас видеть по другому поводу.

– Я слушаю. – Михримах Султан удивленно приподняла бровь. Какие еще вопросы, кроме строительства, могли волновать главного зодчего султана? Хотя… Может, он не так чист и наивен, как кажется? И пожелает сейчас, чтобы она повлияла на отца, попросила его о чем-либо… Мало ли что может понадобиться человеку от повелителя всего мира! К любимой дочери султана нередко обращались с различными просьбами.