Мэри Бэлоу - Жена на время

– Клодия вас любила? – снова спросила она.

– Я так тогда думал, – сказал Энтони. – Она всегда мне улыбалась, была такой очаровательной и дружелюбной. И – красивой. Уилли говорит, что она всегда любила его, что они поженились по любви. Собственно, это и могло бы быть единственным разумным объяснением их брака. Я постоянно изводил себя вопросом, каким образом эти двое, мой брат и его светлость, могли повлиять на Клодию.

– Она никогда не говорила вам, что любит? – спросила Чарити. – Никогда не говорила, что хочет выйти за вас замуж?

– Вы должны понять эту семью, – сказал маркиз. – Здесь ничего не делается спонтанно. Я знал, что происхождение Клодии может быть препятствием для нашего брака. Леди Марии Лукас было в то время уже девять лет. Она несколько раз приезжала к нам с родителями. Я не мог сделать Клодии предложение, не будучи уверен в том, что и когда именно я смогу ей предложить. И мне, кроме того, было всего двадцать лет.

– Начинаю понимать, – сказала Чарити, – почему вы решили вырваться на свободу. И даже могу понять, почему вы не верите ни во что и никому, кроме самого себя.

Понять это она могла, но согласиться – нет. Понимал ли сам маркиз, что последние восемь лет он провел во сне и только сейчас начинает пробуждаться к жизни? Интересно, позволит ли он себе проснуться. Но теперь дело не только в нем. Маркиз поговорил с Уильямом, брат сказал ему, что Клодия любила его, Уильяма. Возможно, он уже начал прозревать.

Внезапно лес перед ними поредел, появилось озеро, за ним – лужайки и дом. Если на другом берегу озера все было ухоженное, то на этом деревья спускались к самой воде, а берег порос высокими камышами. Нетронутая дикая красота на одном берегу и созданная человеком – на другом.

Они остановились. Маркиз все еще держал Чарити за руку, хотя уже не так крепко, не так больно.

– Не знаю, каким было бы мое детство без этих лесов и без этого озера, – заметил он, задумчиво глядя на водную гладь, поблескивающую в лучах солнца.

Чарити промолчала, чтобы не прервать ход его мыслей. Казалось, он забыл о ее присутствии и полностью погрузился в воспоминания.

– Мы с Уильямом всегда играли здесь, – вспоминал он. – Для нас этот лес был и тропическими джунглями, и подземными пещерами, и Шервудским лесом. Или скорее – убежищем от реальной действительности. Тут я научил Чарлза лазать по деревьям. Я научил его плавать, ездить верхом.

Энтони глубоко вздохнул. Она очень хорошо знала, какую силу имеют детские воспоминания, детская дружба. Она знала, сколько радости и какое чувство собственной значимости дают младшие братья и сестры.

– Кто научил вас быть таким хорошим слушателем? – вдруг спросил маркиз Стаунтон. Голос, смягчившийся, когда он вспоминал свое детство, снова звучал отрывисто и жестко. И незаметно, как ему показалось, он отпустил ее руку.

– Вы чувствовали себя одинокой в детстве? Ведь у вас не было братьев и сестер.

Чарити пожалела, что солгала. Она ненавидела говорить не правду.

– У меня были друзья. У меня было счастливое детство.

– Ах, вот как. Но это было недолго. – Энтони посмотрел на нее. – Жизнь наносит жестокие удары. Жизнь в целом – жестокая штука.

– Жизнь – драгоценный дар. Она такая, какой мы ее делаем, – возразила Чарити.

– И вам, в конце концов, представился шанс сделать ее лучше. И вы без колебаний воспользовались этой возможностью.

В голосе маркиза слышалась легкая насмешка, на лице появилась презрительная улыбка.

– А вам представился шанс исправить то, что вы натворили, когда восемь лет назад сбежали из дома.

– У вас очень дерзкий язык, сударыня. Но вы все не правильно понимаете. Я сбежал от удушливой атмосферы. Я убежал к жизни.

– Мы опаздываем к обеду, – напомнила Чарити.

– Черт! – воскликнул маркиз и, к ее удивлению, ухмыльнулся. Глаза у него весело заблестели. – Похоже, так и есть. Все, как в прежние времена, только на этот раз его светлость вряд ли запретит нам сесть за стол и не заставит меня ждать в библиотеке, чтобы, пообедав, подвергнуть наказанию. Голод никогда не считался достаточным наказанием, понимаете?

– Строгость, даже суровость, не обязательно означают отсутствие любви, – возразила Чарити.

Муж засмеялся и подал ей руку.

– Вы – чопорная маленькая моралистка, мадам, – сказал он. – Вы так мудро рассуждаете о вещах, о которых ничего не знаете и в которых ничего не понимаете. Но ведь я и женился на вас именно из-за вашей чопорности, разве не так? И еще из-за вашего безобразного наряда. Хотя в одном вы меня все-таки обманули.

Чарити вопросительно взглянула на него.

– Вы прикинулись маленькой серой мышкой, – сказал он. – Вы очень хорошо сыграли эту роль, и вам должно быть стыдно за это. Тогда я даже и предположить не мог, что вы – красавица.

Это было странно и неожиданно, но этот двусмысленный комплимент так подействовал на нее, что даже ноги подкосились. Маркиз считает ее красивой? Неужели? Даже еще до того, как увидел ее в новых нарядах? Конечно, это ничего не меняет. Он все еще остается человеком, от которого она с радостью освободится через несколько недель. Ее маркиз использует просто как щит в борьбе со своей семьей. Но он все-таки считает се красивой? – По крайней мере, мне удалось заставить вас замолчать, – заметил Энтони.

«Похоже, он в хорошем настроении», – подумала Чарити.

Герцог Уитингсби решил встретить своего старинного друга графа Тилдена без той помпы, с какой встречал сына. Семейству не пришлось собираться в полном составе в холле. Всем было велено собраться в гостиной к чаю. Уильяму и Клодии герцог отправил записку.

– Мы со Стаунтоном встретим графа с семьей в холле, – сказал старый герцог.

Все сидели за обеденным столом. Его светлость молча дал понять сыну, что недоволен его опозданием к обеду на десять минут. Однако маркиз не собирался возвращаться к старым привычкам.

– Моя жена будет с нами встречать гостей, – сказал он отцу.

– Леди Стаунтон будет ждать нас в библиотеке, – возразил его светлость.

Маркиз не стал спорить с отцом, понимая всю бесполезность такой дискуссии.

И вот несколько часов спустя, когда слуги сообщили, что карета графа уже на мосту, маркиз Стаунтон стоял рядом с отцом в холле. Он очень нервничал, презирал себя за это. Его это все.уже не должно волновать. Он никогда не выказывал никакого интереса к леди Марии Лукас. Никто не спрашивал его мнения по поводу предстоящего визита семьи графа Тилдена в Инфилд-Парк. После восьми лет молчания его светлость многое принимал как должное. Маркизу не в чем было винить себя.

И все– таки он нервничал. Успокаивало его только то, что в библиотеке ждет жена, одетая в свое простенькое муслиновое платье. Бледная и сдержанная.