Осип Назарук - Роксолана

Тут Сулейман Великолепный глубоко всмотрелся в синие очи Эль Хуррем и произнес:

– Аллах всемогущ! Он царствует над всеми землями и водами, над звездами и воздухом. И без воли его не вырастет и не упадет ни мошка, ни человек, ни птица из гнезда. Он тяжко карает за все, что творит человек вопреки его святой воле, которая так же укоренена в совести людской, как дерево в земле, как власть державы в народе. А помыслов и дел Господних никогда не уразумеет человек. Тот же, кто в гордыне своей думает, что разумеет, подобен слепцу, который, ощупав хвост моего коня, утверждал бы, что ему доподлинно известны его стать, порода и масть.

Так сказал жене величайший султан Османов.

А тем временем мимо медленно катившейся кареты текли стройные ряды мусульманской пехоты. С молитвой на устах они обгоняли экипаж Сулеймана, прозванного не только Великолепным, но и Справедливым, и шаги неисчислимых воинов звучали, как монотонный осенний дождь.

Молодая султанша Эль Хуррем склонила голову, словно под тяжестью слов мужа. Все в них было истинным и неподдельным, как чистое золото. И она была готова всю жизнь во всем следовать им – за исключением одного-единственного… Перед глазами у нее по-прежнему стоял первенец султана от другой жены, преграждая ее собственному сыну путь к престолу великих султанов.

Вздохнув, она спросила:

– А каков же третий закон властителя по мысли твоего мудрого отца – да будет Аллах милостив к его душе?

– Третий закон, о Хуррем, как учил меня покойный отец Селим, – да будет милостив Аллах к душе его! – таков: «Не доверяй никому без достаточных оснований! А раз доверившись человеку – возвысь его. А раз возвысив, не отнимай этого возвышения, пока суд иных справедливых людей не постановит, что этот человек недостоин быть у власти. Ибо слово твое, однажды произнесенное, подобно полку, который ты уже бросил в бой. Этот полк уже не твой: он в руках Аллаха, который и решит его судьбу».

Сулейман Великолепный задумался и спустя несколько мгновений добавил:

– Если поступишь иначе, внесешь разброд и замешательство туда, где должны царить покой и согласие. И в этом замешательстве станешь похожа на флюгер на башне, над которым так весело смеются малые дети оттого, что ветер играет им, как хочет.

– Мудро наставлял тебя твой покойный отец Селим – да будет Аллах милостив к его душе! Каков же четвертый закон для доброго правителя?

– А четвертый закон доброго правителя, как учил меня покойный отец Селим, – да будет Аллах милостив к его душе, – это внимание к тому, чтобы его слуги никогда не сидели без дела: ибо лень – мать преступления. Но одновременно нужно следить за тем, чтобы слуги твои не были чрезмерно отягощены трудом. Ибо такой труд рано или поздно приводит к отупению. А мудрому и справедливому владыке легче править державой, даже если он окружен умными ворами, чем усердными тупицами, хоть и то, и другое – зло. И еще учил меня покойный отец Селим – да будет милостив Аллах к его душе, – не поручать великому визирю тех дел, с которыми справится обычный визирь, и главному судье – того, что под силу простому судье. И не посылать агу янычаров туда, куда можно послать рядового стражника. А еще – не поручать одну и ту же работу разным людям, потому что тогда не с кого будет спросить результат; не верить портному, что он может как следует подковать коня, а кузнецу, что он знает, как мостят мосты. И всегда твердил, что утро вечера мудренее, поэтому перед решением самых важных дел советовал не спешить и как следует выспаться, – да спится ему спокойно в гробнице его!

Внезапно, словно припомнив что-то, султан добавил:

– И еще говорил мне покойный отец мой Селим – да будет Аллах милостив к его душе, – «Уважай духовенство! Но не верь, не верь тем, кто призывает других жертвовать, а сами не жертвуют ни на что! Это наверняка злодеи и лгуны, хоть и облаченные в одеяния хаджи и дервишей, даже если они трижды совершили паломничество ко гробу Пророка в святой Мекке. Не будь, сын мой, глупее дикого зверя, который обходит стороной деревья и кустарники, на которых вызревают одни только ядовитые ягоды. Это сеятели неповиновения, бунта и упадка». Так учил меня мой покойный отец Селим – да будет Аллах милостив к его душе!

– Я хорошо запомню слова покойного отца твоего – да будет Аллах милостив к его душе! Но еще крепче буду помнить о том, о чем спрошу тебя сейчас. Скажи мне, люди злы или добры?

Неторопливо ответил Сулейман Великолепный:

– О сердце сердца моего! У меня еще нет такого опыта, какой был у моего покойного отца, – да будет Аллах милостив к его душе! Но мне кажется, что люди не добрые и не злые. Они такие, какими их делает власть в любое время и в любой стране. Поэтому за все отвечают верхи, хотя, разумеется, есть в каждом народе такие люди, из которых даже наилучшая власть ничего путного сделать не может. Есть и целые народы, которые родились карликами, хоть иной раз они и велики числом. Когда в давние времена предки мои бежали из глубин Азии перед лицом еще более могущественных завоевателей, по пути они встречали такие народы – мятежные и кипучие, но ничтожные духом. Ибо величие духа людей и народов Аллах мерит их покорностью и готовностью приносить жертвы ради власти своей. И никакой труд не даст непокорным народам силу, пока они не покорятся. Но случается и так, что добрый пример власти делает чудеса. Народ всегда смотрит на свои верхи. Знаешь ли ты, о Хуррем, сколько добра семьям правоверных ты принесла всего двумя добрыми поступками?

– Какими же?

– Первый – когда ты взяла в свои руки большую кухню сераля. Перед самым отъездом, когда я прощался с членами совета улемов и имамов, они благословляли тебя, говоря: «Доходят до нас вести с самых дальних окраин о том, что сотворил труд хасеки Хуррем».

– И что же он сотворил? – с любопытством спросила она.

– Теперь женщины и девушки даже из самых знатных родов берут с тебя пример. И трудятся с удовольствием, говоря: «Если жена могущественного султана может работать, то почему и мы не можем?»

– А второй?

– А второй, о Хуррем, еще лучше: ты не постыдилась своей бедной матери. Как далеко разнеслась весть об этом, так и сделалось доброе дело твое. И не одна дочь помогла престарелой матери, не один сын поддержал немощного отца. Мы сейчас едем, а эта весть продолжает распространяться – все дальше и дальше. И так доберется до границ нашей державы, а может и пересечет их.

Сулейман Великолепный склонился к коленям своей возлюбленной жены и поочередно поцеловал обе ее руки. А мимо медленно движущегося экипажа по-прежнему текли густые лавы турецкой пехоты. С молитвой на устах воины обгоняли застекленную золоченую карету Сулеймана Справедливого, и как осенний дождь звучали их бесчисленные шаги.