Георг Борн - Султан и его гарем

Наступил день битвы.

На рассвете выступили сербские колонны.

Генерал Черняев любил длинные боевые линии, и поэтому армия сербов была растянута между тремя деревнями.

Взошло солнце и осветило поле битвы, рассеяв последний утренний туман. Турецкие батареи заговорили и встретили нападающих убийственным огнем.

Сербские военачальники предвидели этот маневр и отрядили часть кавалерии для нападения на неприятельские батареи с фланга.

Но турецкие генералы вовремя заметили это, и, прежде чем сербы успели принудить к молчанию батареи, отряд арабов, как белое облако, бросился им навстречу, и началась страшная схватка, кончившаяся наконец тем, что сербы раздались в обе стороны и открыли таким образом поспешно сооруженные батареи, которые открыли огонь по арабам и обратили их в беспорядочное бегство.

Этот легкий маневр изменил ход битвы. Сербские всадники, освободившись от своего врага, бросились на помощь своим пешим отрядам и так ударили во фланг турецкой пехоты, что та дрогнула и начала отступать. Но турецкий главнокомандующий был бдителен и успел послать вовремя в дело резервы. Это остановило наступление сербов, и завязался кровопролитный рукопашный бой, продолжавшийся с переменным успехом в течение нескольких часов.

В это время левое крыло сербов оказалось в очень опасном положении. Турки развернули здесь свои главные силы, чтобы отбросить значительно выдвинувшиеся вперед войска сербов и принудить к отступлению всю армию.

Большая часть турецкой кавалерии бросилась на сербов, и последние, несмотря на свое геройское мужество, принуждены были отойти к деревне. Здесь они засели в дома, за разрушенные стены и заборы и встретили нападавших таким убийственным огнем, что те, после нескольких неудачных попыток, отступили.

Взбешенные упорным сопротивлением, турки выдвинули орудия, и через час вся деревня была уже объята пламенем.

Тогда турки снова бросились вперед с дикими криками, надеясь на этот раз уничтожить ненавистных врагов.

Потери сербов были ужасны! Уцелевшие от ядер и осколков собрались на церковном дворе, обнесенном каменной стеной, и решились здесь защищаться до последней капли крови.

Увидя, что число врагов ничтожно, турки удвоили усилия и, устилая церковный помост грудами трупов, ворвались наконец за ограду.

Сербы принуждены были отступить.

Но в эту минуту к ним подоспело подкрепление; с новыми силами бросились они вперед, и перевес снова перешел на их сторону. Турки принуждены были оставить деревню.

Наступил вечер, и темнота разделила сражающихся. Ни та, ни другая сторона не имела решительного перевеса. Враги сохранили свои прежние позиции. Правда, левое крыло сербов было оттеснено назад, но зато на правом крыле была взята одна турецкая батарея.

После диких криков боя и грома выстрелов наступила глубокая тишина. Только кое-где раздавались одиночные выстрелы да слышались крики часовых.

На рассвете следующего дня турки перешли в наступление, так как в течение ночи они получили подкрепление. Утомленные сербы едва могли сдерживать напор врагов.

Напрасно офицеры вели в огонь свои отряды, напрасно поощряли их личным примером – силы были слишком неравны.

Несмотря на отчаянное мужество, сербы были сломлены и отступили с поля битвы. Но это не было поспешное, беспорядочное бегство. Они отступали шаг за шагом, каждую пядь земли туркам приходилось брать с бою.

Облитое кровью поле битвы осталось во власти турок, и на него ринулись дикие орды черкесов и башибузуков, которые слишком трусливы, чтобы принимать участие в битвах, обыкновенно они находились в тылу регулярных войск и занимались только грабежом.

Ночью в лагере турок появился пляшущий дервиш, посланный Мансуром. Это был уже знакомый нам ходжа Неджиб, ставленник Мансура, который наблюдал в доме софта за предсказательницей и объявил его помешанным.

– К чему щадите вы трупы гяуров! – проповедовал он. – Разве вы не знаете, кто они? Они неверные собаки! Ступайте и отрубите им головы. Пусть видят гяуры, что значит подымать оружие против пророка! Дело ислама должно победить, и все противники его должны погибнуть!

С такими словами переходил он от одного отрада к другому, от палатки к палатке, разжигая фанатизм полудиких варваров.

Зверская ярость овладела турками, и они бросились с дикими криками вслед за Неджибом на поле сражения, где лежали раненые сербы.

Луна скрылась за облаками, чтобы не быть свидетельницей зверств этих варваров.

Вдруг в самый разгар адских зверств среди обезумевшей толпы появилась Золотая Маска. Она не произнесла ни слова, только молча прошла по полю битвы, но и этого было достаточно. Черкесы и башибузуки в ужасе бросились бежать во все стороны.

На следующее утро солдаты, занимавшиеся уборкой трупов правоверных, нашли труп ходжи Неджиба.

Таинственная смерть положила конец его преступной жизни.

Два дервиша вышли поспешно из развалин Кадри. Казалось, им были даны какие-то важные поручения.

– Куда ты идешь? – спросил один другого.

– В Галату! А ты?

– В Сераскириат к Гуссейну-паше с письмом от мудрого Баба-Мансура.

– Знаешь ты, что это за письмо?

– Это совет или приказание умертвить Сади-пашу, бывшего великого визиря свергнутого султана. А тебе что поручено, Гаким?

– Я должен пойти в дом старой гадалки Кадиджи и привести дочь ее в Чертоги смерти. Так приказал мудрый Баба-Мансур.

– Она не пойдет за тобой!

– Тогда мне велено принести ее хоть мертвую, – отвечал Гаким.

Это было вечером того дня, когда Сирра и Реция пытались освободить Сади.

Дойдя до морского берега, дервиши расстались. Товарищ Гакима понес письмо Мансура в Сераскириат, а Гаким сел в каик и велел лодочнику везти себя в Галату.

Каикджи думал, что сделал богоугодное дело, которое не останется без награды. Он не знал, с какой преступной целью ехал Гаким в Галату.

Медленно и осторожно прошел дервиш по улицам Галаты и подошел к старому деревянному дому Кадиджи, возвращения которой напрасно ожидала Сирра.

В доме было тихо и темно. Между тем наступила уже ночь. Не слыша ни малейшего движения в доме, Гаким подошел к нему с твердым намерением проникнуть в жилище и захватить Черного гнома мертвой или живой.

Мансур велел привести Сирру не только для того, чтобы, завладев ею, устранить опасное для него лицо, но и потому, что он надеялся от нее узнать, где скрывается Реция, которая, по его мнению, должна была знать о сокровищах калифов и могла дать объяснение таинственной записке, найденной им в пирамиде. Сверх того, он надеялся, что, может быть, Реция нашла убежище у Черного гнома, и таким образом ему удастся овладеть сразу обеими.