Донна Гиллеспи - Несущая свет. Том 1

Рамис внезапно остановилась перед дверью и склонила голову. Мудрин и Фредемунд охватила тихая паника, потому что они не понимали, в чем дело.

— Топорище! — напомнила им Херта. — Мудрин, вырой его да поживей!

В этих краях существовал обычай зарывать в землю у порога топорище, обращенное лезвием вверх — в небо. Считалось, что тем самым хозяева защищают жилище от молнии. Но жрицы не могли находиться вблизи орудий и предметов, изготовленных из железа, потому что этот металл был слишком новым изобретением и слишком грубым материалом. Тончайшая духовная энергия Священных Жриц, которую они унаследовали от гигантов, живших в глубокой древности, когда все орудия изготавливались только из камня, приходила в полное расстройство, если где-нибудь поблизости находился железный предмет.

Мудрин вырыла топорище осколком глиняного горшка, и Рамис вошла в дом легкой грациозной поступью.

— Приветствую благородную Херту и благословляю это жилище! — произнесла Рамис обычным голосом, в котором не было по крайней мере ничего устрашающего. Голос был мелодичный, тон — доброжелательный, хотя в нем чувствовалась сдержанная сила.

— И я приветствую тебя, Высокая Гостья, — сказала Херта и улыбнулась настороженной улыбкой. — Прошу пожаловать в наш дом. Окажи нам честь, раздели с нами нашу трапезу — отведай мяса и ставленого меда.

Рамис в знак признательности склонила голову, а затем без лишних слов направилась к Ателинде, лежавшей в глубине помещения. Херта следовала за ней на почтительном расстоянии. Они миновали переднюю часть дома, служившую одновременно током для обмолота злаков, прошли мимо ярко пылающего очага и кувшинов, наполненных зерном, а также мимо расставленных вдоль стен, ярко раскрашенных воинских щитов. Напуганные появлением грозной гостьи Мудрин и Фредемунд спрятались за ткацким станком Ателинды. От Рамис исходил запах свежей земли, смешанный с благоуханием нарда и тимьяна.

Благоговейную тишину нарушали только порхание и весенняя возня птиц, свивших гнезда в соломенной крыше, да тихое позвякивание бронзовых подвесок в форме серпа на поясе прорицательницы. Она подошла к кровати, застеленной овчинами, на которой теперь лежала Ателинда, и, вынув из-под плаща кожаный мешочек, приказала рабыням взять оттуда травы, поместить их в бронзовый сосуд и, налив туда козье молоко, сделать отвар. Затем она сняла с головы капюшон, открыв свои распущенные по плечам темно-русые с проседью волосы, и уселась на плетеный табурет рядом с Ателиндой.

Херта почувствовала, как в мгновение ока с ее плеч свалилась огромная тяжесть. Жрицы из клана Священной Девятки были лучшими повитухами во всей округе. Может быть, Рамис пришла только для того, чтобы спасти Ателинду? Но как она проведала о том, что здесь нуждаются в ее помощи, — оставалось загадкой, тайной, известной только духам.

Увидев жрицу, Ателинда слабо застонала и попыталась вялым движением отодвинуться подальше от нее. Но Рамис ласково положила ладонь на лоб роженицы и начала произносить слова заговора голосом, исполненным силы и спокойной уверенности. В затуманенных от боли глазах Ателинды страх постепенно начал таять, уступая место покою.

Внезапно Рамис распростерла руки над вздымающимся животом роженицы и начала делать легкие пассы, завораживая своей пластикой окружающих. Перемещая свои искусные ладони вдоль тела Ателинды, жрица сначала определила положение плода во чреве матери, а затем уяснила причину, по которой молодая женщина никак не могла разрешиться от бремени. Затем она принялась втирать мазь, состоявшую из целебных трав, смешанных на основе куриного жира. Рамис наложила лекарственную мазь на живот, бедра и нижнюю часть спины роженицы, чтобы облегчить ей роды. Когда отвар, который она приказала приготовить рабыням, был готов и налит в глиняный сосуд, Рамис поднесла его к пересохшим губам Ателинды. Казалось, от самого присутствия жрицы прежний огонь загорелся в глазах молодой женщины, как будто затухающий факел вновь зажгли, поднеся к нему ярко пылающий светильник.

Наконец, Рамис поставила роженицу на ноги, осторожно поддерживая ее и одновременно подталкивая, чтобы та сделала несколько шагов. Ателинда, еле держась на ногах, прошлась по земляному полу с помощью ведуньи. Прекрасные волосы Ателинды цвета меди висели сейчас сосульками, потому что намокли от пота и слежались. Херта поняла, что жрица таким способом старается изменить положение плода. Наконец, Рамис была удовлетворена результатом своих усилий и, подведя Ателинду к подстилке из свежей соломы, поставила ее на четвереньки. После долгих настойчивых манипуляций ребенок вышел из чрева матери, и Рамис подхватила маленькое багровое мокрое тельце на руки. На глазах Мудрин выступили слезы. Те же самые руки, которые у кромки болотной топи с такой ловкостью и искусством лишали жизни человеческие существа, сейчас с тем же самым искусством и ловкостью спасли жизнь новорожденному и его матери.

Когда Рамис подняла младенца над головой, Херта с удивлением увидела в глазах жрицы отблеск чувства, которое старая мать вождя не ожидала обнаружить в душе этой суровой женщины. Рамис была растрогана, ее взгляд излучал материнскую любовь к крошечному созданию!

— В роду появилась еще одна девочка! — торжественно и в то же время мягко произнесла жрица.

Убрав в сторону обрезанную пуповину, чтобы сохранить ее до обряда погребения, который вскоре должен был состояться, Рамис положила младенца на грудь матери.

— Ты облагодетельствовала нас, — произнесла Херта с выражением горячей признательности. Старая женщина не хотела выдавать свое крайнее беспокойство и казаться гостье неблагодарной хотя бы за то, что она спасла и Ателинду, и ребенка. Однако Херта была уверена, что Рамис украдет девочку для того, чтобы воспитать ее и сделать жрицей.

— Мудрин! Фредемунд! — хлопнула в ладоши мать вождя. — Приготовьте все необходимое для ритуала прорицания.

При рождении каждого ребенка в племени хаттов присутствовала жрица, которая предсказывала будущее новорожденному. Это был самый обычный ритуал, и любой род чувствовал бы себя польщенным, если бы удостоился чести совершения этого ритуала не простой жрицей, а великой Рамис. Фредемунд, еле двигавшаяся на почти негнущихся ногах, как старая лошадь, неловко расстелила у очага кусок белой льняной ткани. Мудрин взяла свою свистульку, сделанную из птичьей трубчатой косточки, и начала наигрывать на ней, обходя вокруг очага, как бы плетя своими замкнутыми движениями и резкими звуками сеть, через которую злые вредоносные силы и духи не смогут проникнуть сюда.

Рамис вытащила свои бронзовые, посеребренные сединой волосы поверх плаща, и они окутали ее, упав ниже пояса. Затем прорицательница положила свой жезл на край белого льняного лоскута и села рядом, скрестив ноги. Она подождала некоторое время, пока не увидела, что младенец начал сосать материнскую грудь. Нельзя было начинать прорицание, прежде чем новорожденный не припадет к материнской груди — это условие было обязательным на случай, если родители, испугавшись дурных предсказаний о судьбе своего ребенка, пожелали бы выбросить его. Но как только новорожденный вкушал материнского молока, он сразу же становился членом рода. А убийство сородича считалось самым тяжким и позорным преступлением.