Донна Гиллеспи - Несущая свет. Том 2

Еще находясь у кромки родных полей, Ауриана расслышала звонкие крики гостей и домочадцев большой усадьбы Бальдемара. День клонился к закату, это был канун Дня Великого Жертвоприношения. Отряд Аурианы въехал в ворота, увенчанные черепом кошки, водруженном на высоком столбе, и попал прямо в разгар суматохи праздничного пира и всеобщего веселья.

Народ стекался сюда из пяти деревень, многолюдные толпы уже заполонили весь двор и большую часть ячменного поля, начинающегося сразу же за коровником. Перед домом Бальдемара были расставлены деревянные лавки и длинные дубовые столы, которые ломились от хлеба и мяса. Недалеко от столов группа соплеменников, взявшись за руки, танцевала веселый танец под звуки отбивающего бойкий ритм барабана. Бродячие певцы пели здесь же свои полные драматизма и изящества баллады, подыгрывая себе на многострунных арфах; их баллады рассказывали о великих воинах, отважных девах, гневных троллях, злобных эльфах, а еще они пели хвалебные песнопения. Около медоварни собралась шумная толпа, окружив плотным кольцом горящую телегу и воина Амгата, который заявил, что он самый сильный человек в дружине Бальдемара и может перепрыгнуть этот костер одним прыжком. У всех под ногами путались стайки испуганных цыплят, по двору летали перья, кричали дети, играя в догонялки, шныряли озорные поросята. На одном из столов подвыпивший Зигвульф пустился в безудержный пляс, держа в руке рог, наполненный хмельным медом, и распевая во всю глотку победную песнь таким дурным голосом, что ему начали подвывать собаки на псарне.

Первым Ауриану заметил именно Зигвульф и начал громко подзывать ее к себе. Тут же целая толпа устремилась к только что возвратившимся воинам, требуя, чтобы те показали им свои трофеи. Участники похода умолчали о зловещем предзнаменовании, виденном ими на вилле, потому что не хотели никому портить праздник. Деций тем временем незаметно покинул отряд, чтобы вернуться в свою хижину и продолжать играть роль смиренного раба, не навлекая подозрений ни на Ауриану, ни на себя.

Ауриана медленно направилась к дому, пробираясь сквозь плотную толпу и здороваясь с каждым встречным соплеменником. Дочери Сисинанд остановили ее, преградив дорогу, чтобы показать подруге своих новорожденных младенцев, и Ауриана внимательно вгляделась в личики детей своих двоюродных сестер, как бы проверяя, действительно ли душа несчастного Ульрика, юноши, которого она случайно убила, возродилась в одном из новорожденных сородичей, но ей не удалось узнать Ульрика ни в одном из младенцев. И тут Ауриана увидела Витгерна.

Он подбежал к ней и, оторвав от земли, поднял в воздух, затем они дружески обнялись. Вся горечь их прежних отношений давно миновала, теперь они испытывали друг к другу теплые спокойные дружеские чувства. Любовь Витгерна к Ауриане перешла постепенно в чувство сильной привязанности, которое было мало требовательно и подразумевало прежде всего надежные приятельские отношения. Однако, однажды Ауриана заметила — когда речь случайно в разговоре зашла о Деции — как в глазах Витгерна вспыхнула обида, каким-то шестым чувством Витгерн уловил, что этот раб-римлянин возбудил в ее душе более пылкие чувства, чем он сам.

К Витгерну подбежал его маленький сынишка и уцепился за ногу отца. Ребенок еще ничего не говорил, кроме своего имени, Ауриана подхватила его на руки и ласково прижала к себе. Это дитя было живым доказательством того, что пророчества Гейзара внушены не богами и потому не сбываются: жрец утверждал, что у Витгерна родится ребенок слепой на один глаз, как и сам Витгерн, и Гейзар поэтому отказался даже совершить ритуальное жертвоприношение вепря на его свадьбе. Однако ребенок родился исключительно здоровым, без всяких увечий, самим своим появлением отрицая пророческий дар ожесточенного старого жреца. За спиной Витгерна стояла его жена, Турид, бывшая рабыня, вольноотпущенница, на которой Священные Жрицы разрешили Витгерну жениться, несмотря на его физический недостаток. Женщина радостно улыбалась и выглядела веселой и довольной жизнью, ее большой живот свидетельствовал о том, что супруги ждут еще одного ребенка. Ауриана ощутила на мгновение легкую зависть. «Эта женщина заняла мое место», — подумалось ей. Ауриана позавидовала в этот момент теплу домашнего очага, семейной заботе и оседлости жизни Турид. Но в следующий же момент она осознала простую истину — она, Ауриана, не могла бы так жить. Она, должно быть, была похожа на диких лошадей, которых можно приручить лишь до определенной степени, — они не терпят долгого пребывания в стойле, им надо постоянно скакать, брать препятствия, взбираться на крутые холмы.

Ауриана передала малыша Турид, а Витгерн помог ей пробраться сквозь толпу.

— Иди и поговори со своим отцом! — громко кричал ей Витгерн, стараясь перекрыть голосом царивший вокруг шум и гам. — Он не принимает во внимание мои слова, может быть, он послушается тебя! Зачем ему ввязываться в эти проклятые состязания!

Ауриана не на шутку встревожилась: она боялась за жизнь отца, хотя этот страх был скрыт глубоко в ее душе, потому что крепкий как дуб Бальдемар казался подчас действительно бессмертным.

Они пробрались сквозь праздничную толпу, минуя пьющих и жующих соплеменников, певцов и сказителей, пройдя мимо длинного стола, на котором стояли жареные фазаны, запеченые молочные поросята, огромные головки сыра, окорока и плоские караваи ритуального хлеба с изображением крестов, магических символов возрождения, которые помогали земле обрести новую жизнь. Вокруг пирующих бегали настырные собаки, выпрашивая кости и объедки. Когда Ауриана и Витгерн огибали угол дома, девушка на мгновение заметила в глубине двора Ателинду, но расстояние между ними было слишком велико, и поэтому она не стала окликать мать. Ателинда весело смеялась какой-то шутке одного из воинов и протягивала ему рог своего лучшего меда, она всегда с удовольствием раздавала мед другим, считая его эликсиром жизни, она угощала гостей этим бодрящим напитком так же настойчиво и серьезно, как раздавала советы своим домочадцам по ведению хозяйства. Солнечные блики играли на ее серебряных украшениях, Ателинда энергично жестикулировала, общаясь с гостями. В этот момент она была похожа на грациозную плясунью и казалась Ауриане изящной, проворной, в меру игривой и ловкой. На праздниках она всегда становилась центром притяжения всех гостей, там, где она находилась, было весело, уютно, хорошо людям; Ателинда несла окружающим надежду и благодать, словно она была самой богиней Истре.

Наконец, Витгерн привел Ауриану к площадке в конце двора, огороженной натянутыми веревками. Ауриана увидела, что соревнования по метанию копья были в самом разгаре, Она прищурилась от бьющего в глаза солнца и на противоположной стороне площадки заметила величественную фигуру Бальдемара, в его пышных волосах, густых и длинных, словно львиная грива, играл легкий ветерок. Он стоял как-то неестественно неподвижно, застыв с копьем в руке, поднятым над головой. Все наблюдавшие за состязаниями, казалось, вместе с ним затаили дыхание. Его соперник, Гундобад, вождь небольшого отряда воинов, человек с мощными покатыми медвежьими плечами, с всклокоченной рыжей бородой, широкоскулым рябым лицом и красным носом, свидетельствующим о его пристрастии к хмельным напиткам, уже выполнил свой бросок. Его копье глубоко вонзилось в дубовый столб, служивший соперникам мишенью.