Сычев К. В. - Роман Молодой

– Рахмат тебе, коназ Вэсилэ! – весело сказал, принимая дары, мурза Товлубей. – Теперь ты – мой кунак! Видя твою щедрость, я решил пожаловать тебе ту девицу за очень скромную плату! Всего за тысячу двести государевых монет! Я никому не уступил бы ее и за сотню тысяч! Но тебе, моему кунаку, продаю по дешевке!

…Только к утру князь Василий вернулся к себе в гостевую юрту после бессонной ночи. Его голова гудела от усталости и выпитых в юрте Товлубея-мурзы чужеземных вин. Но едва он только отдал поводья своего коня слуге, как ему навстречу вышел из княжеской юрты боярин Кручина. – Князь-батюшка, – с горечью сказал он, глядя на спущенную с седла княжеского коня и стоявшую рядом с князем бывшую татарскую пленницу Шумку, – вчера вечером я ходил к видному государеву человеку, тайному советнику Тугучи. Он сообщил, что наш царь Джанибек пребывает в добром расположении духа и примет тебя в своем дворце через три дня. Значит, тебе нужно подготовиться к встрече и добиться от государя грамотки на брянский удел. Мудрый Тугучи сказал, что здесь у тебя нет ни врагов, ни соперников, поэтому будь спокоен!

В установленный срок хан Джанибек вызвал к себе брянского князя. Прием оказался недолгим. Василий Иванович прополз на животе по ковру и, приблизившись к золоченым ступеням ханского трона, поцеловал их.

– Салям тебе, Вэсилэ! – весело сказал Джанибек-хан. – Встань и подними башку!

– Салям, государь! – ответил вставший на колени брянский князь. – Долгих тебе лет и здоровья! Я прошу у тебя грамотку на брянскую землю!

– Ладно, Вэсилэ, – кивнул головой ордынский хан, и его глаза блеснули. – Мне было горестно услышать о смерти того покорного Дэмитрэ! А когда я увидел твои подарки – и серебро, и мягкую рухлядь – я понял, что ты праведен и достоин лесного Брэнэ! Поэтому владей этой землей, вовремя плати «выход» и храни верность моему ханству!

– Благодарю тебя, государь! – сказал, глядя в веселые черные глаза хана Джанибека, князь Василий. – Я оправдаю своей жизнью твое доверие и любовь!

– Иди же, Вэсилэ, в свою юрту и жди моих людей с ярлыком! – подвел итог их встрече ордынский хан. – А там – поедешь в свой Брэнэ, во славу Аллаха!

В теплый октябрьский день 1353 года, когда природа, предчувствуя холодную, суровую зиму, неожиданно возвратила на несколько дней летнюю погоду, и ароматы прелой желто-алой листвы витали в теплом прозрачном воздухе, сочетаясь с запахами речных просторов, в славном городе седобородого князя Константина Васильевича, в его златоглавом тереме, игралась свадьба. Престарелый семидесятилетний князь женил своего младшего сына Бориса на литовской княжне Рангине, дочери самого великого литовского князя Ольгерда.

Выбор невесты для сына князь Константин связывал со сложной политической обстановкой, возникшей после смерти великого владимирского и московского князя Симеона и получения ханского ярлыка на великое княжение молодым Иваном Ивановичем, братом покойного. Проиграв спор за великое княжение Ивану Московскому, Константин Васильевич, несмотря на преклонный возраст, не собирался сдаваться и готовился к новому витку борьбы за власть в восточной Руси. Для этого он стремился заполучить себе новых союзников и, в первую очередь, обратил внимание на главного врага Москвы – Литву. К его радости, у Ольгерда, имевшего множество детей, была на выданье дочь и, узнав об этом, князь Константин Нижегородский послал, не долго думая, в Вильно своих верных бояр, чтобы сосватать литовскую княжну. Великий литовский князь сразу же ответил согласием: в борьбе с Москвой он не гнушался союза ни с кем!

Княжич Борис Константинович тут же, в сентябре, по возвращении послов его отца из Литвы, выехал со своими верными дружинниками и богатыми дарами в Вильно.

К его удовольствию, молодая пятнадцатилетняя княжна оказалась красивой, стройной девушкой, с легким, уживчивым характером. Русский язык она знала плохо, хотя общаться умела. Ее бесхитростная речь и характерный литовский акцент только усилили симпатию молодого княжича, переросшую вскоре в настоящую любовь.

Сам княжич, достигший почти двадцати лет, с нежностью смотрел на свою юную невесту, чувствуя себя покровителем цветущей девушки.

Сначала свадьбу отпраздновали в Литве, «по обычаю дедов», как повелел великий литовский князь Ольгерд. Три дня веселились в замке отца невесты в Вильно знатные литовцы и нижегородские бояре, а затем, нагруженные богатым приданым – серебряной посудой, тканями, дорогими одеждами, бочонками с чужеземными хмельными напитками и слитками серебра – торжественно прибыли в Нижний Новгород. Но венчание молодых состоялось лишь через некоторое время после их возвращения.

Невеста прошла обряд крещения, сменила имя, стала Аграфеной, и «ради порядка», пожила несколько дней в скромном уединении при женском монастыре. Князь-отец, несмотря на неудовольствие жениха, решил проявить истинную набожность и затянул со свадьбой. Борис Константинович очень страдал от такого отцовского решения: ведь невеста уже стала на деле его женой сразу же в первую ночь после свадьбы еще в далеком Вильно! Страдали от скуки на чужбине и приехавшие с невестой знатные литовцы Гинвил Данутович, Довнар Зиновьевич и их воины, отряд из двадцати копий, сопровождавший торжественный поезд молодых.

Наконец, в церкви святого Спаса состоялось долгожданное венчание.

Невеста и жених стояли перед алтарем, как прекрасные статуи. Они молча слушали наставительную речь суздальско-нижегородского епископа, который самолично венчал молодых.

Красавица-невеста была одета в легкое белоснежное греческое платье, свисавшее до пола и обшитое сверху серебряными пластинками, жемчугом и мелкими алмазами. Ее небольшая, но красивая округлая грудь была плотно закрыта верхом из серебристой парчи, пришитой к платью, а длинные белоснежные волосы были скатаны в высокую прическу, плотно сжатую шелковой косынкой желтого цвета. В ушах невесты сверкали массивные золотые серьги с крупными ярко-красными рубинами и, казалось, что ее нежные уши едва выдерживали драгоценную тяжесть. Пухлые, нежные губы красавицы были выкрашены в ярко-бордовый цвет особой нижегородской свеклой, выращенной в княжеских огородах, а над большими серыми глазами, на веках, синели проведенные опытными руками знающих свадебные дела русских женщин небольшие полоски. Невеста очень неохотно позволила разукрасить свое лицо, но вот от румян решительно отказалась: ее природная бледность не умаляла, но усиливала красоту, и девушка об этом знала. На ногах красавицы были надеты легкие белые тапочки, обшитые серебряными кружками и жемчужинами. Сами же стройные ноги скрывались в длинном платье. Ее овальное белоснежное личико хорошо вписывалось в желтую косынку и, несмотря на то, что такой цвет не очень нравился свадебным бабкам и матери княжича Бориса, особенно в сочетании с белым платьем, прекрасное лицо, довольно высокий рост (невеста лишь на голову уступала рослому жениху) и стройная фигура скрашивали этот недостаток.