Георг Борн - Новая царица гарема

– Разве у твоего брата были враги, что он пал жертвой убийцы?

– Грек часто ходил около нашего дома, и, вероятно, брат завязал с ним ссору. Когда мы похоронили моего брата, нас снова постигло несчастье. Мой отец Альманзор должен был отправиться в путешествие, мне ни за что не хотелось отпускать его, потому что я боялась остаться одна в старом мрачном доме. Однако отец все-таки уехал за море и более не возвращался. Одни говорили, что он утонул, другие – что на него напали разбойники и убили.

– Бедная Реция! Сади, сын Рамана, принимает большое участие в твоем горе, – сказал молодой человек, взволнованный жалобами красавицы.

– Тогда я осталась одна, и грек начал преследовать меня, не давая мне покоя даже в моем собственном доме. Я позвала на помощь соседей, но один старый еврей сказал, что он знает грека, который доверенный слуга могущественной принцессы Рошаны и поэтому было бы опасно сделать ему что-либо неприятное. Тогда я заперлась и не выходила никуда, но Лаццаро, так зовут грека, нашел и тут дорогу, перебравшись через высокую каменную стену, окружавшую дом. Тогда я убежала в другой дом моего отца. Но сегодня вечером я встретила опять моего преследователя. Его взгляд сковал меня, так что я была не в состоянии сопротивляться.

– Не бойся ничего, я с тобой, бедняжка!

– Этот грек – мой злой дух! Я боюсь его и не могу никуда скрыться от него.

– Я провожу тебя до дома, в котором ты теперь живешь. Твоего брата убили, твой отец погиб, у тебя нет никого из близких – возьми меня в свои защитники.

– У тебя благородное сострадательное сердце! Я вижу, что ты желаешь мне добра. Благодарю тебя за твое заступничество, но прошу тебя, оставь меня одну! Ты освободил меня из когтей ужасного Лаццаро, но теперь поступи так же благородно, не следуй за мной, чтобы соседи не могли осудить меня.

Только в эту минуту девушка вспомнила, что ее лицо открыто, и поспешно закрылась покрывалом.

– Я никогда не забуду лица, которое Аллах позволил мне увидать сегодня, оно навсегда запечатлелось в моем сердце! – сказал молодой человек, протягивая руку девушке, все еще стоявшей на коленях. – Я исполню твою просьбу и оставлю тебя, но одного ты не можешь мне запретить, это – любить тебя!

– Иди, прошу тебя, иди, – дрожащим голосом прошептала девушка, затем она быстро исчезла за деревьями.

Сади молча глядел ей вслед. Он вдруг совершенно преобразился, он чувствовал, что любит и что Реция, сирота, дочь Альманзора, во что бы то ни стало должна принадлежать ему.

Поздно вечером в этот же день по улице Капу в Скутари шел человек, направляясь к находящимся в конце улицы старым деревянным воротам. Этот человек был одет в темный кафтан, и на голове его был повязан по-арабски зеленый платок. Когда он подошел к фонарю, висевшему у ворот, то можно было увидеть, что верхняя часть его лица была закрыта блестящей золотой маской. Никто не заметил, как он вышел из ворот. За воротами была широкая дорога, вдоль которой росли каштаны и апельсиновые деревья, ведшая в любимый летний дворец султана. Незнакомец держался в тени деревьев. Ночь уже наступила, и на горизонте показалась луна.

Когда дорога начала подниматься в гору, таинственный незнакомец огляделся и свернул на маленькую проселочную дорогу, шедшую в сторону. Эта дорога шла сначала вверх, потом спускалась в долину, в которой громоздился какой-то хаос стен, полуразрушенных башен и столбов, среди которых поднимались вершины деревьев. Старые развалины, освещенные луной, представляли странное, волшебное и таинственное зрелище.

К этим-то развалинам и направился незнакомец в золотой маске, он пошел к той части их, которая густо заросла кустарником. Чем ближе он подходил, тем яснее доносился до него шум голосов. Казалось, этот шум был ему хорошо знаком, потому что он не обращал на него никакого внимания. Это молились дервиши.

Человек в золотой маске незаметно подошел к развалинам, скрываясь в тени деревьев. У самой земли, полускрытое кустами, виднелось низкое отверстие. Незнакомец наклонился и исчез в развалинах. Недалеко от этого места, на поросшем мхом обломке камня, сидел старый дервиш, турецкий монах, с длинной седой бородой. На шее у него висел целый ряд амулетов, с его губ машинально слетали слова: «Велик Аллах, и Магомет – его пророк».

В это время на дороге, ведущей из Константинополя, показалась карета и стала приближаться к развалинам. Старый дервиш встал и низко поклонился, когда дверца кареты открылась и из нее вышел знатный турок с красной феской на голове. На груди у него висело множество орденов. Он прошел мимо дервиша и вошел в широкие ворота в стене.

Почти около самого входа сидели, собравшись в кружок, около тридцати дервишей. В середине сидел шейх, настоятель этого монастыря, отбивавший такт ногой, тогда как сидевшие вокруг громко вскрикивали, наклоняясь то вперед, то назад, то вправо, то влево, затем снова вскрикивали. Они не видели и не слышали ничего происходившего вокруг них, до такой степени были погружены в свое занятие. Знатный турок прошел мимо них и вошел в другое помещение, отделявшееся от первого полуразрушенной стеной, потолком же тут, как и в первом, служило звездное небо. В этой части дервиши хлестали друг друга по спине, рукам и ногам так сильно, что кровь лилась из ран ручьями. Тем не менее они были в таком экстазе, что не чувствовали ни малейшей боли. Освещенные неверным лунным светом, эти полунагие беснующиеся, покрытые кровоточащими ранами люди представляли такое странное зрелище, что всякий посторонний человек, неожиданно попавший в этот турецкий монастырь, подумал бы, что он очутился в аду.

Что касается приехавшего знатного турка, то он, казалось, был уже знаком с этим действом, потому что, не обращая на него никакого внимания, прошел через большой двор к старой башне, еще довольно хорошо сохранившейся. Перед входом в эту башню сидел молодой дервиш.

– Мансур-эфенди здесь? – обратился приезжий к дервишу.

– Направь свои шаги в зал Совета, мудрый и великий Мустафа-паша, ты найдешь там баба-Мансура, которого ты ищешь, в обществе Гамида-кади.

– Была ли здесь сегодня вечером принцесса Рошана?

– С того времени, как я здесь сижу, принцесса еще не появлялась, – отвечал молодой дервиш.

Мустафа-паша вошел в башню. Широкий коридор, в который он ступил, был слабо освещен висящей лампой. Из этой передней железная дверь вела в комнаты. Мустафа-паша, визирь, человек лет сорока, вошел в эту дверь. Она открылась перед ним как бы по какому-то таинственному знаку, и визирь вошел в большую круглую комнату, вдоль стен которой стояли низкие широкие диваны. Пол был покрыт коврами. Комнату освещали две свисающие с потолка лампы. Напротив дверей сидели на диване два турка, одетые в чалмы, широкие шаровары, подпоясанные богатыми поясами, короткие куртки и туфли с остроконечными носами. Что касается вошедшего, то он был одет в европейское платье: черный, доверху застегнутый сюртук и черные панталоны.