Энн Жирар - Мадам Пикассо

– Почему у тебя на глазах слезы? – спросила Сильветта, вернув Еву к действительности. – Ох, я убью Луи, если он обидел тебя!

– Он не обижал, – фыркнула Ева, смахнув слезы тыльной стороной ладони. Она едва не добавила, что Луи тут ни при чем, но вовремя спохватилась. – И я буду благодарна, если ты не станешь упоминать при нем о сегодняшней ночи. Уверена, он будет смущен, если узнает, что я рассказала тебе.

– Ваш секрет, дорогая мадемуазель Умбер, останется в неприкосновенности. Ведь я твоя лучшая подруга, – торжественно пообещала Сильветта.

Ева встала, ощущая потребность освежиться и привести себя в порядок. Внезапно ей стало не по себе от того, что она сделала. Как бы она ни наслаждалась близостью, ей было немного стыдно. Несмотря на все попытки бесстрастного – и зрелого, как ей казалось, – отношения к случившемуся, в конечном счете, Ева не могла не понимать, что она отдала свою девственность почти незнакомому человеку. Маленькая девочка, по-прежнему жившая в ее сердце, оплакивала эту утрату, хотя если сама Ева улыбалась и смеялась вместе с Сильветтой.

Может быть, он снова придет в «Мулен Руж»? В конце концов, существуют же тайные романы. Но она чувствовала себя глупой и беззащитной, даже когда думала об этом.

Ева взяла мыло и полотенца, собираясь пойти в ванную, которая находилась дальше по коридору. Прежде чем Сильветта успела что-либо сказать, в дверь постучали. Сама не зная почему, она немного помедлила, прежде чем повернуть ручку. На пороге стоял юный посыльный с веснушчатым лицом и в форменной фуражке, он серьезно смотрел на нее. «Немногие люди отправляют посылки в такое скромное место, как Ларуш», – подумала она.

– Мадемуазель Гуэль? – спросил он ломающимся мальчишеским голосом.

Он держал в руках книгу в красном кожаном переплете. Название было вытиснено жирными золотыми буквами: «Сатиры, Пан и Дионис: дискуссии о мифологии».

Она кивнула, и посыльный вручил ей книгу. Сопроводительной записки не было, но она знала, кто отправил посылку. Осознание того, что Пикассо считает ее кем-то большим, нежели подругой на одну ночь, наполнило Еву восторгом и сомнениями в том, что делать дальше. Она на мгновение прижала книгу к груди, потом закрыла дверь и неохотно повернулась к подруге. Она знала, что сияет от удовольствия.

– Что это такое? – спросила Сильветта.

– Так, ничего особенного. Сегодня тебе нужно надеть то фиолетовое платье с маленькими перламутровыми пуговицами. Ткань подчеркивает цвет твоих глаз.

– Ты в самом деле так думаешь?

– Ну конечно. Кстати, а кто присоединится к нам сегодня?

Сильветта разложила на кровати два платья и оценивающе посмотрела на них, упершись руками в бедра.

– Я точно не знаю, – рассеянно ответила она. – Но Мистангет сказала, что ее зовут Фернанда Оливье.

Кафе «Купол» было лучшим из четырех заведений, расположенных на перекрестке оживленных бульваров Монпарнас и Распай. Оно находилось в тени широких крон конских каштанов и скрывалось под элегантным навесом сливочно-желтого цвета. Внутри было немного тесно от расставленных столиков со стульями, часть из них были вынесены на тротуар. Повсюду сидели молодые парижане, без устали рассуждавшие о политике, живописи и литературе. Недавно открытое кафе «Ротонда» на другой стороне улицы быстро становилось главным соперником «Купола», и среди пьющих, курящих, смеющихся и дискутирующих посетителей всегда можно было увидеть какого-нибудь известного человека. Все это создавало ощущение прогресса и новых возможностей, витавших в воздухе.

Однажды Ева мимоходом увидела Айседору Дункан, красавицу и прославленную танцовщицу. Она находилась от нее не более чем в двух футах, неправдоподобно красивая в белом тюрбане, белом платье и мужском шейном шарфе из черного шелка. Она сидела за столиком, ее длинные ноги были скрещены, а в пальцах она сжимала сигарету в мундштуке из слоновой кости, подчеркивая ее движениями глубокомысленный диалог с группой молодых мужчин, собравшихся вокруг нее.

Ева втайне желала когда-нибудь оказаться в этом кафе среди знаменитостей. Слава и впрямь была опьяняющей, и звезды непреодолимо влекли ее к себе. Сидеть там, потягивая аперитив, и слушать разговоры вокруг было все равно, что впитывать чистую магию этого города.

Сегодня Ева чувствовала себя почти уверенно в голубом платье, украшенном ниткой мелкого жемчуга, в бежевой шляпке-колоколе и коротких бежевых сапожках на пуговицах. Она шла к кафе по бульвару вместе с Сильветтой, надевшей по ее совету фиолетовое платье. А Еве пришлось позаимствовать свой наряд у девушки, жившей дальше по коридору в доме Ларуш, которая часто позировала для художника Мориса Утрилло. К счастью, одежда подошла ей идеально. В ней она впервые чувствовала себя более хорошенькой, чем ее высокая, гибкая соседка по комнате.

Заметив их приближение, Мистангет встала и помахала им. Она сидела на банкетке в задней части кафе, у стены с зеркальным стеклом. Официанты, одетые в черное и белое и носившие длинные белые передники, сновали по шумному залу с высоко поднятыми заполненными подносами. Спутница Мистангет сидела спиной к двери. Судя по отражению в зеркале, Ева видела, что она была высокой, а ее осанка говорила о спокойной уверенности в себе. На девушке была надета большая шляпа, украшенная розовой лентой, а длинные серьги с жемчугом и гранатами удачно дополняли наряд. При виде обеих подруг она подняла глаза, но не стала вставать, пока Мистангет тепло обнимала их.

– Как я рада, что вы пришли! Это девушки, о которых я говорила; они просто спасли меня от мсье Оллера.

Ева увидела лицо женщины, когда та повернула голову, увенчивавшую длинную стройную шею. Она была экзотически красивой, с огромными глазами оливкового цвета, чувственными губами и длинными темно-рыжими волосами, волнами ниспадавшими из-под шляпы. Она протянула Еве руку, обтянутую шелковой перчаткой, и их взгляды встретились.

– Ах, да, белошвейка с кимоно, – произнесла она глубоким воркующим голосом.

– Меня зовут Марсель Умбер.

– А я мадам Пикассо, – ответила женщина. Сдержанная улыбка мелькнула на ее лице и тут же исчезла. Эта особа была исполнена необыкновенной грации.

Ева почувствовала, что у нее подгибаются колени. В желудке поднялась волна тошноты, которая на мгновение показалась непреодолимой. Это жена брата Пикассо, надеялась она. О, пожалуйста, пусть будет так! Или, может быть, это двоюродная сестра художника? Но нет, эта женщина – Фернанда Оливье – никогда не стала бы произносить свое имя с такой хвастливой гордостью, если бы не была женой художника. Почти бездыханная, Ева опустилась на стул рядом с Фернандой, которая тем временем пожала протянутую руку Сильветты.