Жаклин Монсиньи - Флорис-любовь моя

— Достаточно, царь, я ее знаю, — у меня такое ремесло. Знаю также, что ты ее любишь.

Вынув свисток, Картуш трижды свистнул на разный манер. Через минуту перед ним выросли двое дюжих молодцов.

— Это мои подручные, Франсуа Леру и Жан Бурлон. Для удобства я сделал их приказчиками в банке Лоу, — сказал, смеясь, Картуш, а затем властно распорядился: — Передать всем нашим: оставить в покое герцога де Бурбона с его миллионами и спасать графиню де Вильнев-Карамей.

Бандиты с поклоном ответили:

— Будет сделано, Детка!

Оба тут же растворились в толпе, а Петр и Картуш, чтобы расчистить путь, вынули свои шпаги. Однако те, кто уже дрался, решили, что на них собираются напасть, и тогда началось настоящее сражение. Если бы царь так не тревожился о Максимильене, его позабавила бы эта схватка — но страх за любимую женщину пробудил в нем бешеную ярость против глупцов, мешавших ему пройти.

— Осторожно, царь! — крикнул Картуш, отбивая предательский удар, направленный в спину Петра. Нанес его Амедей де Вильнев-Карамей, которого сопровождал граф де Горн, прославившийся своими пьяными оргиями и распутством.

Амедей оказался на улице Кенкампуа чуть раньше Максимильены и не успел продать ни драгоценности жены, ни документы, удостоверяющие право собственности на дворец Силлери. Вскоре он встретил Горна, и они попытались вдвоем вырваться из этого ада. Узнав царя, Амедей возликовал — ему представилась прекрасная возможность убить соперника. Но тот спасся, благодаря ловкости Картуша. Царь, незнакомый с Амедеем, вскричал:

— У вас низкая душа, сударь! Вы бьете исподтишка!

И Петр обрушил на Амедея град ужасающих ударов. Граф, устрашенный ростом и силой соперника, бросился бежать, но царь схватил его за руку, и Амедей выронил шпагу. Он наклонился, чтобы поднять ее, и в этот момент из его карманов посыпались драгоценности Максимильены. Нищие с воем бросились к нежданной добыче, а Петр с изумлением узнал драгоценности своей возлюбленной. Он понял, с кем имеет дело, и, подчиняясь великодушному порыву, поспешил на помощь Амедею. Но Петр опоздал. Подлый граф де Горн, вместо того чтобы защищать друга, вонзил в него кинжал, пинками отогнал нищих и скрылся с драгоценностями. Царь не верил своим глазам: знатный вельможа, состоявший в родстве с коронованными особами, оказался низким предателем и убийцей!

— Да, царь, — произнес Картуш, — ты видишь, благородные сеньоры становятся преступниками, а бандиты — сеньорами.

Петр опустился на колени перед Амедеем, чтобы посмотреть, можно ли его спасти. Убедившись, что тот мертв, он взглянул на Картуша и сказал:

— Прошу тебя, сохрани это в тайне, я не хочу, чтобы графиня де Вильнев-Карамей знала.

Затем он поднялся, пробормотав еле слышно:

— Страшен суд Господень!

Это была истинная правда, поскольку через несколько месяцев преступного графа де Горна, невзирая на его знатность, колесовали на Гревской площади по распоряжению регента.

Максимильена тем временем безуспешно пыталась выбраться из толпы. Платье ее разорвали, волосы ее разметались по плечам, банты волочились по земле. Она задыхалась, изнемогая от усталости и страшась упасть. Внезапно чьи-то сильные руки схватили ее — это были подручные Картуша в окружении дюжины крепких парней, раздававших тумаки направо и налево. Максимильена, не зная, что это явились ее спасители, в ужасе закричала. Тогда правая рука Картуша, Франсуа Леру, оглушил графиню сильным ударом кулака и взвалил себе на плечо. Пробившись сквозь толпу, он передал Максимильену в объятия Петра.

— О, она умерла! — воскликнул царь, побледнев.

— Да нет, сир, она просто в обмороке!

Тогда Петр, прижав любимую к сердцу, поспешил уйти с улицы Урс в сопровождении бандитов и разбойников. Драка уже начинала стихать. На мостовой валялись раненые и убитые, безудержно рыдал какой-то ребенок, а встречные молча расступались перед великаном. Внезапно один сорванец, повисший на фонарном столбе, заорал:

— Да говорят же вам, это царь!

Ошеломленные парижане глядели на русского императора.

— Точно, это он!

— Черт побери, конечно!

И переменчивая толпа грянула, как один человек:

— Да здравствует царь! Да здравствует император!

Грегуар, который переждал драку, забившись в угол, присоединился к кортежу провожавших царя и кричал громче всех. В конце улицы Картуш свистнул в свисток, и тут же появилась карета.

— Бери мою карету, царь.

Петр нежно положил на сиденье Максимильену и повернулся к Картушу.

— Едем в Россию, — сказал он. — Я тебя сделаю князем и генералом!

— Спасибо, царь, но мое королевство в Париже, и я хочу, чтобы меня повесили именно здесь.

Царь, с грустью взглянув на него, протянул Картушу руку:

— Тогда прощай, друг, и да хранит тебя дьявол.

— Прощай, царь, — ответил Картуш, а товарищи его поклонились.

В карете Максимильена открыла глаза. Петр, склонившись над ней, прошептал:

— Как же ты напугала меня, любовь моя!

Она бросилась ему в объятия.

Официальный визит царя Московии длился три месяца. Празднества сменяли друг друга, и Максимильена жила, как в вихре. Влюбленным удавалось иногда увидеться наедине, но это случалось все реже и реже, поскольку Петр с головой погрузился в работу. Он желал подписать договор с Францией, но Филипп Орлеанский медлил, отчего царь приходил в бешенство.

Максимильена посетила Филиппа Орлеанского и спросила, нет ли известий о муже. Филипп, получивший детальный отчет о трагедии на улице Кенкампуа от своей полиции, ответил со свойственным ему тактом, что Амедей исчез, и Максимильена подумала, что граф просто скрывается от кредиторов. Однажды она получила толстый пакет, где находились бумаги, удостоверяющие право собственности на дворец Силлери, с лаконичной припиской «от Картуша».

Петр хотел подарить Максимильене драгоценности, чтобы заменить украденное, но она сказала с обезоруживающей улыбкой:

— Лучше подари мне себя. Теперь я вижу тебя только в толпе народа.

Петр возразил:

— Любовь моя, виной тому не я, а мой долг царя.

И Максимильена вскоре получила колье с бриллиантами, самый крупный из которых имел форму сердца. К драгоценностям была приложена записка: «Прими этот дар. Вручаю тебе сердце Пьера Михайлова».

Однажды Петр решил отправиться в Сен-Сир, чтобы нанести визит мадам де Ментенон.

— Мне будет любопытно взглянуть на старую фею, которая околдовала великого короля, — сказал он Максимильене.

— Ты так восхищаешься Людовиком XIV?

— Он мой учитель. В Санкт-Петербурге ты увидишь дворец, который я приказал выстроить по образцу Версаля.

Максимильена вздрогнула. Очевидно, Петр считал ее отъезд в Россию делом совершенно решенным, хотя с ней он об этом ни разу не говорил. Порой Максимильена спрашивала себя, не исчезнет ли он так, как и появился, — с дуновением северного ветра…