Эмили Бронте - Грозовой перевал

Наступил вечер, полил дождь и не переставал до самого рассвета. Когда утром я совершала свой обычный обход дома, то увидела, что окно в спальне хозяина распахнуто и дождь хлещет внутрь. «Не может быть, чтобы он оставался в постели, – подумала я, – иначе этот ливень промочил бы его до нитки. Он либо встал и спустился вниз, либо ушел из дому. Но хватит гадать – я смело войду и посмотрю!»

У меня был запасной ключ, я открыла им дверь спальни и увидела, что в комнате никого нет. Тогда я подбежала к кровати и распахнула створки алькова. Мистер Хитклиф был там, внутри – он лежал на спине. Его глаза смотрели прямо на меня таким острым и яростным взглядом, что я отпрянула. Мне показалось, что он улыбнулся. Я не могла представить себе, что он мертв, однако лицо его и грудь были омыты дождем, простыни промокли насквозь, и он лежал совсем тихо. Хлопавшая на ветру оконная рама рассекла его руку, касавшуюся подоконника, но ни капли крови не пролилось из раны, а когда я коснулась этой руки, то всякие сомнения оставили меня – он был мертв и окоченел!

Я плотно затворила окно, потом убрала пряди его длинных черных волос с его бледного лба. После этого я попыталась закрыть ему глаза, чтобы погасить их пугающий, совершенно живой и торжествующий взгляд, пока никто другой не успел заглянуть в них. Они не хотели закрываться. Казалось, покойник смеется над моими усилиями. Смеялись не только глаза, но и его растянутый в оскале рот, и острые белые зубы! На меня вновь напал такой страх, что я закричала, призывая Джозефа. Шаркая по ступенькам, Джозеф поднялся, вошел в комнату и издал все приличествующие случаю восклицания, однако наотрез отказался дотрагиваться до покойника.

– Дьявол утащил его грешную душу, – прокричал он, – так пусть же получает и бренную оболочку в придачу, мне-то что? Нечестивцем жил – нечестивцем и умер. Вон как скалится!

Джозеф как будто передразнил последнюю усмешку покойного, и я решила, что он совсем забылся у ложа смерти, как вдруг старик пал на колени, воздел руки и торжественно поблагодарил создателя за то, что законный владелец поместья и древний род восстановлены в своих правах.

Я была раздавлена ужасной кончиной, и память моя с гнетущей печалью неизменно возвращалась к прежним временам. Сильнее всего скорбел о хозяине бедняга Гэртон, и хотя именно он более всех претерпел от покойного в прошлом, горе его было совершенно искренним. Молодой человек просидел над телом всю ночь, плача навзрыд, сжимал холодную руку и целовал застывшее в диком насмешливом оскале лицо, на которое другие боялись даже взглянуть. Так отдал свой последний долг тот, чья тоска шла от благородного сердца, хоть и было оно ожесточено невзгодами и закалено как сталь.

Мистер Кеннет не мог понять, от какой именно болезни умер хозяин, а я скрыла то обстоятельство, что перед смертью хозяин четыре дня ничего не ел, так как опасалась подозрений в самоубийстве. Кроме того, я была убеждена, что его отказ от еды не был намеренным, а являлся скорее следствием, а не причиной его странной болезни.

Мы похоронили его, к негодованию всех соседей, так, как он сам распорядился. Провожали его только Эрншо и я, да еще могильщик и шесть человек, которые несли гроб. Эти шестеро сразу ушли, опустив гроб в могилу, а мы остались и видели, как могильщик засыпает его землей. Гэртон с лицом, залитым слезами, своими руками выкопал куски зеленого дерна и закрыл ими свежий могильный холм. Сегодня могила Хитклифа так же поросла травой, как и две соседних, и я надеюсь, что ее обитатель покоится с миром. Но местные жители, если их спросишь, готовы поклясться на Библии, что после смерти покойник является. Кто-то видел его у церкви, кто-то на пустоши, а кое-кто – даже в этом самом доме. Вы скажете, досужие вымыслы, и я с вами соглашусь. Однако вон тот старик, сидящий у очага, утверждает, что видит два лица, выглядывающие из окна спальни, каждую дождливую ночь со дня смерти хозяина. А месяц назад со мной случилась странная история. Вечером я шла в усадьбу «Скворцы», – а вечер был темный, мрачный, собиралась гроза, – когда на первом повороте от Грозового Перевала мне повстречался маленький мальчик, гнавший перед собой овцу с двумя ягнятами. Он горько плакал, и я решила, что ягнята его не слушаются и он совсем выбился из сил, пытаясь заставить их идти в нужном направлении.

– Что случилось, малыш? – спросила я его.

– Там, под скалой – Хитклиф и какая-то тетя, – всхлипнул он, – и я боюсь идти мимо них.

Я никого не увидела, но и мальчик, и овцы не могли сделать в ту сторону ни шагу, поэтому я посоветовала ему обойти утес нижней дорогой. Наверное, он наслушался россказней своих родителей и друзей, а когда шел один через нашу глушь, ему и померещилось. Но, положа руку на сердце, скажу вам, что не люблю я выходить из дома в темноте, да и в самом доме страшусь оставаться одна – уж больно он мрачный. Ничего не могу с собой поделать! Я буду только рада, когда молодые переедут отсюда в усадьбу.

– Так они переберутся в «Скворцы»? – спросил я.

– Да, – отвечала миссис Дин, – сразу как поженятся. А свадьба у них назначена в Новый год.

– А кто же будет жить здесь?

– Думаю, Джозеф останется присматривать за домом. Может, еще парнишку какого наймет, чтобы одному здесь не торчать. Они будут жить в кухне, а остальные комнаты запрут…

– …и оставят их в распоряжении тех призраков, которые в них поселятся… – закончил я за нее фразу страшным голосом.

– Как вам не стыдно, мистер Локвуд, – сказала Нелли, решительно покачав головой. – Я верю в то, что мертвые спят мирным сном, но более чем убеждена, что не следует говорить о них легкомысленно.

В эту минуту садовые ворота распахнулись – молодая пара возвращалась с прогулки.

– Эти двое ничего не боятся, – пробормотал я, наблюдая из окна, как они подходят к дому. – Вместе они готовы дать бой самому князю Тьмы со всем его воинством.

Молодые люди подошли к крыльцу и замерли, чтобы последний раз полюбоваться на луну, или, если уж говорить правду, то друг на друга при лунном свете, а я вновь почувствовал неодолимое желание избежать встречи с ними. И вот, вложив небольшое напоминание о себе в руку миссис Дин и невзирая на все ее упреки в неучтивости, я ускользнул через дверь кухни в тот самый момент, когда Кэтрин и Гэртон входили в дом через парадный вход. Мой поспешный уход мог бы укрепить Джозефа в его подозрениях относительно нескромного поведения домоправительницы, если бы он не признал во мне порядочного человека, когда к его ногам со сладостным звоном упал золотой соверен.

Обратно к усадьбе я шел дольше, потому что решил сделать крюк к церкви. Подойдя к ней вплотную, я увидел, что за последние семь месяцев она совсем пришла в запустение: многие окна зияли темными провалами, а за линию крыши то тут, то там опасно выдвинулись куски черепицы, готовясь стать жертвой грядущей осенней непогоды.