Симона Вилар - Замок тайн

— Что ж, придется. Однако, если вы позволите, я бы хотела отложить этот разговор на другое время. Мне надо посоветоваться с сестрой. Пока, думаю, нам стоит пройти в летнюю гостиную. Там мировой судья Эзикиэл Батс и душеприказчики отца. Они ждут, когда все соберутся, чтобы вскрыть завещание.

Они говорили сухо и официально, словно не было меж ними той упоительной ночи, полной страсти, близости, любви . Стивену стало больно. Рэйчел стояла перед ним, прямая и напряженная, как струна, ее черное платье с высоким воротом плотно облегало талию, делая девушку особенно хрупкой, но вместе с тем выгодно обрисовывая контур высокой груди. Стивен вдруг ощутил, как глухо забилось сердце: он по-прежнему хотел ее, она была ему мила, он был влюблен в нее.

— Погодите, Рэйчел, — схватил он ее за руку, когда она хотела уйти. — Ради Бога, погодите! Нам ведь есть, о чем поговорить. О нас.

Она подняла на него глаза, смущенные и страдающие, обиженные и печальные.

— «Нас», мистер Гаррисон, не существует.

— Нет, Рэч, это не так. Милая моя, не отвергайте меня. Я люблю вас, вы любите меня — через это нельзя так просто переступить.

— Но вы жених моей сестры, — ответила Рэйчел с ощутимой укоризной в голосе и слегка покраснела. — А я…

— Я понял, что ваша помолвка с лордом Грэнтэмом не состоится. Вы свободны и…

— Но вы не свободны! — Она вырвала руку из его рук. — Вы связаны с Евой брачным обязательством. И сейчас, когда она в беде, вы не оставите ее!

— Она сама накликала на себя беду! — сухо отрезал Стив.

— О… Вы знаете?

Она выглядела испуганной. Стивен кивнул.

— Да. Я знаю. И это ли не повод, чтобы я расторг помолвку?

— Вы не сделаете этого! — Голос Рэйчел стал непреклонным. — Еве всегда не везло в жизни, ее постигали одни удары. Она храбро держится, но и она может сломаться. Вы же просили ее руки, вы дали слово моему отцу…

Тут глаза ее наполнились слезами, губы задрожали, и она отвернулась. Но едва Стивен попытался ее обнять, она отпрянула. Так Рэйчел и стояла, вскинув голову, всеми силами пытаясь сдержать рыдания.

— Рэйчел, милая моя, — мягко заговорил Стивен, — почему ты всегда думаешь только о других, а не о себе? Нам ведь было так хорошо вместе. И неужели ты не понимаешь, что ты отдала мне, моя чистая, добрая девочка? Ведь это положено отдавать лишь мужу. Теперь, когда я соблазнил тебя и твоя помолвка с лордом Грэнтэмом расторгнута…

— До этого вы также владели Евой, — быстро отрезала девушка. — А то, что было… Что ж, я сама этого хотела. А теперь не хочу. И оставьте меня… ради Бога!

Она резко повернулась и ушла. Стивен стоял какое-то время в пустой библиотеке, чувствуя себя больным и разбитым. Он понимал, что ему не совладать с волей Рэйчел, но упрямо сцепил зубы. Нет, он так просто не откажется от нее. Ему следует поговорить с Евой.

Поговорить сразу ему не удалось. Едва он спустился в галерею, как его позвали выслушать завещание. На правах должностного лица и все еще в качестве жениха Евы Робсарт он должен был присутствовать при этой церемонии. Когда он вошел в летнюю гостиную, там уже собрались все. Несколько пожилых джентльменов, которых покойный лорд Робсарт удостоил своим доверием, судья Эзикиэл Батс, Рэйчел, Энтони, Ева, почти вся прислуга Сент-Прайори, включая нескольких прибывших с лордом Робсартом сопровождающих. Рэйчел сидела чуть в стороне от остальных и нервно мяла косынку. Глаза ее были все еще красны от слез, но с учетом траура в замке в этом вряд ли можно было усмотреть что-либо необычное. Ева выглядела спокойной, указала Стивену на место подле себя и даже попробовала негромко пошутить:

— Взгляни-ка на дядюшку, Стив. Вырядился, подобно Иосифу Прекрасному.

Энтони Робсарт и в самом деле выглядел необычно. Вместо принятых по сану темных одежд на нем был камзол из серого камлота, обшитый золотым позументом. Кружева водопадом ниспадали у него с горла и запястий, а у икр даже нависали над мягкими голенищами щегольских сапожек. Он сидел в кресле, как на троне, важно опираясь на трость с вызолоченным набалдашником.

Меж тем завещание было вскрыто и зачтено нотариусом. В нем отмечалось, что большая часть земель Робсартов была продана во время войн, и сейчас у семейства оставались лишь земли Сент-Прайори — 100 акров земли, 15 акров пастбищ, рыбные озера и охотничьи угодья — земли, вместе с замком дающие титул пэра, а также большой особняк во флорентийском стиле с садом в Лондоне, несколько домов в Саутгемптоне и некоторые владения на севере Англии в Йоркшире. Большая часть состояния Робсартов представляла собой денежные вклады в банках Лондона и на континенте. Сумма была нешуточной, более ста пятидесяти тысяч фунтов стерлингов. Из нее внушительная часть предназначалась в уплату слугам, настолько внушительная, что нотариус, словно не поверив, поправил на носу очки и вновь пробежал глазами по строчкам. Слуги держались невозмутимо, кое-кто даже переглянулся со значительным видом — мол, мы знаем, чего заслуживаем, и лишь толстуха Сабина, уткнувшись в передник, расплакалась. Оставшуюся сумму барон разделил между своими дочерьми и сестрой, ибо завещание было написано еще зимой этого года, когда леди Элизабет была жива и ничто не предвещало ее скорую кончину.

Стивен невольно чуть улыбнулся в усы — он не сомневался, что теперь эти деньги покойной леди приберут к рукам парламентские чиновники. Однако и Ева, и Рэйчел, получившие по сорок с лишним тысяч, превратились в весьма состоятельных леди. Гаррисон украдкой покосился на Энтони: пока что в завещании о нем не было ни слова. Глаза дядюшки расширились, когда он услышал дальнейший текст о том, что несколько тысяч барон выделял на приют для вдов и сирот моряков его флотилии и еще некоторая сумма шла на госпиталь для лечения инвалидов гражданских войн.

«Мое поместье Сент-Прайори, — гласил дальнейший текст, — и остальные мои земельные угодья, равно как и наследственный титул пэра, должны перейти к сыну моему от второго брака Николасу Робсарту, а если он по какой-либо причине не вступит в свои владения, то опекунами Сент-Прайори я оставляю свою младшую дочь Рэйчел и человека, которому полностью доверяю, — полковника Стивена Гаррисона, жениха моей дочери Евы. Если же упомянутый Николас Робсарт в течение пяти лет не предъявит свои права на титул пэра и земли, то пэрское звание должно перейти к моей младшей дочери леди Рэйчел, ибо, как бы ни любил я остальных членов моей семьи, она одна достойна стать пэресой, с передачей титула своему мужу и детям. Подобное заявление обговорено мной с членами парламента и зафиксировано в документах в нотариальной конторе в Лондоне.

Что касается моего брата Энтони Робсарта, то это человек порочный и импульсивный, и я, полагая, что он будет настаивать на получении титула, настоятельно прошу моих душеприказчиков подтвердить мою последнюю волю, чтобы мой брат не получил титула, оставленного моему сыну. Энтони Робсарт решил посвятить себя духовной карьере, и я готов помочь ему в этом, выделив для него и нужд его прихода сумму в размере пяти тысяч фунтов стерлингов…»