Джоан Вулф - Сделка

Никки продолжал находиться в спальне графини под моим присмотром и большую часть дня спад. Несколько раз его навешали мальчики и их наставник Уилсон. Вечером, когда мы собрались перед обедом в гостиной, Джинни спросила, не хочу ли я перевести Никки в его собственную спальню, где он будет под присмотром няни, и я смогу немного отдохнуть.

Я уже готова была согласиться, но с условием, что сама буду ухаживать за Никки, но Ральф предварил мой ответ.

— Пусть мальчик еще побудет здесь, — сказал он. — Доктор Марлоу советовал не беспокоить его несколько дней.

— Прекрасно, — ответила Джинни. — Тогда я распоряжусь, чтобы в комнату поставили раскладную кровать для няни.

Ральф улыбнулся:

— Думаю, и этого не потребуется. Уверен, Гейл захочет снова провести ночь рядом с сыном.

В гостиной наступило неловкое молчание. Я смело оглядела присутствующих и, к своему удивлению, заметила выражение крайней обеспокоенности на лице Джона Мелвилла. Роджер выглядел лишь немного удивленным, Гарриет — злобно-угрюмой, ее отец, как, впрочем, почти всегда, — недовольным и раздраженным. Джинни была несколько озадачена.

— Обед подан, миледи, — объявил появившийся в дверях дворецкий.

В том же порядке, что обычно, мы двинулись в столовую. Джинни и Ральф принялись обсуждать — и продолжили потом за столом — пожар в ее доме, связанные с этим проблемы и необходимые действия. Джон давал советы, остальные вяло поддерживали разговор, не выходя за рамки приличий.

Я с тоской вспоминала полные тепла, а иногда по-настоящему веселые застолья с Макинтошами в моем бывшем доме и те кажущиеся теперь такими далекими и спокойными дни, когда граф Сэйвил еще не вторгся в мою жизнь, не перевернул ее вверх дном.

После того как мужчины, выпив свое вино, снова присоединились к нам в гостиной, образовался кружок играющих в вист — Ральф, Джинни, Роджер и Гарриет. Я не умела играть в эту игру и потому согласилась на предложение Джона Мелвилла прогуляться по саду.

Над озером стлался туман, в вечернем воздухе веяло прохладой, и я пожалела, что не взяла шаль, но Джон, увидев, что мне неуютно, тут же снял сюртук и накинул мне на плечи.

Я была благодарна ему, но некоторая бесцеремонность, претендующая на интимность, с которой он сделал это, невольно заставила меня посмотреть на него с удивлением.

Он ответил успокаивающей улыбкой:

— Не тревожьтесь. Я не претендую на место Ральфа.

Надеюсь, сумерки скрыли мои пылающие щеки. Не стало никаких сомнений в том, что все в замке знают о моей связи с Ральфом. Прежде всего это ставило в неловкую ситуацию меня. Ральф ведь у себя дома, где, вероятно, уже привыкли к тому, что время от времени в замке появлялись его любовницы. Скорее всего это были женщины из высшего общества, которых, быть может, и не смели называть этим словом, хотя, как я уже говорила, для меня в нем нет ничего постыдного. Если, конечно, эта связь действительно любящих друг друга людей не приносит никому вреда.

Я была совершенно уверена, что в тех случаях, когда фаворитки Ральфа принадлежали к светскому обществу, все правила приличия строго соблюдались и женщины не только не подвергались оскорблениям, но даже подобных намеков никто себе не позволял. Как это сделал сейчас Джон Мелвилл.

Но я ведь не принадлежала к высшему обществу.

Бесстрастно и холодно я сказала:

— Его сиятельство действительно очень добр ко мне и к моему сыну.

— Вы правы, именно так, — ответил он без прежней иронии и добавил:

— Я понимаю, Гейл, все это не слишком просто, особенно для такой женщины, как вы. Но, обещаю, никто вас тут не обидит. Я позабочусь об этом.

— Пожалуйста, не затрудняйте себя, — ответила я с язвительной любезностью. — Единственное, чего я хочу, сэр, так это поскорее обрести новое жилье и продолжить дело, которым занималась раньше, — обучать верховой езде.

— Он не женится на вас, миссис Сандерс, — сказал вдруг Джон, как если бы не слышал или не хотел слышать того, что я сейчас говорила. — Помимо разности происхождения и положения в обществе, есть еще и память о Джорджиане и их ребенке. Поймите, дорогая, он никогда не сможет переступить через это.

— О чем вы говорите, Мелвилл? — с неискренним возмущением воскликнула я. — И в мыслях не имела ничего подобного. Единственное, чего я хочу от графа, — скорейшего завершения сделки, касающейся лошадей, о которой вам, надеюсь, известно, а также помощи в решении вопроса о моем жилье. Но тут я уже нахожусь в полной зависимости от вас, Джон. — Я умудрилась перевести разговор в другую плоскость, спросив жалобным тоном, есть ли надежда найти что-нибудь подходящее — недорогое и приличное. И с хорошей конюшней, разумеется…

Вечерний чай и фрукты подали в одиннадцать, после чего я пожелала всем доброй ночи и, взяв приготовленную, как всегда, свечу возле дверей, зажгла ее и удалилась.

Со странным чувством проходила я по комнатам, когда-то принадлежащим несчастной жене Ральфа: так называемая утренняя комната, обитая розовым шелком — сейчас, в полутьме, он казался серым; множество картин, на которых в основном изображены цветы. Похожие, но живые, лежат на могилке хозяйки. Потом шла гардеробная — великолепная, с бледно-зелеными стенами, такого же цвета мебелью и оконными рамами. Когда я смотрела на них при дневном свете, то не могла не вспомнить портрет в галерее, показанный Джинни: там у жены Ральфа глаза точно такого же цвета.

В самой спальне обстановка была тяжелее, солиднее — мебель, стены, балдахин над кроватью, драпировки, вышитые золотом, серебром и жемчугом. Джинни успела сказать, что им более двухсот лет.

Я не могла избавиться от мысли, что эти комнаты принадлежали женщине, с которой жил Ральф, что ее присутствие, ее дух чувствуются здесь и сейчас. Здесь он любил ее… И как уверяет Джон Мелвилл, не перестает любить и ныне.

Снова я вспоминала ее портрет: гладкие темные волосы, зеленые глаза, стройная высокая шея, благородство и изысканность в каждой черточке лица.

Мне было больно думать, что Ральф до сих пор любит ее, не может не любить. Я хотела, чтобы его любовь принадлежала мне…

Наклонившись к Никки, я с облегчением увидела, что он крепко спит, дыхание ровное и спокойное. В течение дня я постоянно наблюдала за сыном и заметила, как на его щеках постепенно появляется румянец, а глаза становятся живее и выразительнее.

Вошла горничная, и снова я, чтобы не нарушать традиций дома, не отказалась от ее помощи при переодевании, хотя чувствовала себя при этом неловко. Откажись я совсем от ее услуг, она, чего доброго, могла подумать, что я страдаю какой-нибудь ужасной кожной болезнью или скрываю, что у меня деревянная нога.

Облачившись в длинную белую рубашку, я опустилась на подушки огромной кровати рядом с Никки, прислушиваясь к его дыханию. Однако не могла не думать о том, что совсем недалеко, за той дверью, Ральф, быть может, в эту минуту тоже ложится в постель. Думает ли он обо мне, как еще недавно думал о своей жене, лежавшей на этой кровати и ожидавшей его каждую ночь?