Кейт Эмерсон - Тайные желания короля

– Ну что, вы довольны, Анна? – требовательно спросил герцог. – Вы выставили меня на посмешище.

Глянув через плечо на брата, она увидела его побагровевшее лицо и стиснутые кулаки. Анна не имела ни малейшего представления о том, что могло его так разозлить, но это явно был не пустяк.

– Я не делала вам ничего плохого, Эдвард. Я и вспоминала-то о вас редко.

– Вы написали письмо Уолси.

Рука Анны замерла на кожаном ларце, в котором перевозили ее драгоценности. Она писала кардиналу всего один раз.

– Это было много лет назад, – прошептала она.

– Вам следовало изложить свои жалобы мне! – рявкнул герцог Букингем.

Она резко обернулась к нему. Ее возмущение было не менее сильным, чем его гнев.

– Именно вы сослали меня в обитель Литтлмор! Именно вы приговорили меня, даже не выслушав. Вы не меньше, чем порочная настоятельница Литтлмора, повинны в смерти моего первого ребенка!

Ошеломленный ее яростным напором, Букингем принялся защищаться.

– Откуда я мог знать о том, какое это дурное место? Найветт говорил мне, что настоятельница чрезвычайно строга с монашками. Я считал, что это пойдет вам на пользу.

– Вы считали, что мне пойдут на пользу колодки, в которые меня посадили как какую-нибудь ведьму?

Анну передернуло от этих воспоминаний.

Лицо Эдварда выражало крайнюю степень негодования. Любое попрание чести семьи всегда воспринималось им болезненно. Глядя на его бурную реакцию, Анна поняла, что он ничего не знал о наказании, которое она претерпела от матушки Кэтрин Уэллс. Очевидно, его гнев был вызван тем фактом, что она доверилась Томасу Уолси.

Долгое время они оба непримиримо враждовали. Анна не была свидетельницей их стычек, но при дворе каждый слышал истории об их мелочной мстительности по отношению друг к другу. Однажды, когда Эдвард держал таз с водой для омовения рук короля, Уолси имел наглость также ополоснуть и свои руки после его величества. Эдвард тут же наклонил емкость, и грязная вода полилась на ботинки Уолси.

– Из-за вашей жалобы, – сказал Эдвард, – в монастыре побывали посланники местного епископа.

– Только теперь?

Прошло уже около семи лет с тех пор, как Анна отослала то письмо.

– Уолси с огромным удовольствием сообщил мне о том, что были выявлены многочисленные нарушения, – продолжил Эдвард, – и это учитывая то, что я неоднократно делал щедрые пожертвования этому заведению. Если бы я знал, как безнравственны тамошние монахини, я бы никогда не отправил вас в Литтлмор. О чем тут говорить, если сама настоятельница родила незаконного ребенка!

– Вас, как человека, имеющего как минимум троих незаконнорожденных детей, это, должно быть, шокирует, Эдвард?

Оставив вещи, Анна опустилась на стул, крепко сцепив руки на коленях.

Не обратив внимания на ее колкость, Эдвард продолжал бушевать.

– Одна монашка тайком ходила в Оксфорд на свидания с женатым мужчиной!

«Он говорит о Джулиане», – подумала Анна. Она надеялась, что молодая монашенка обрела счастье, нарушив обет. Теперь ей, несомненно, несдобровать. Анна искренне жалела Джулиану и ее сестер. Если бы жизнь не заставила их уйти в монастырь, у них могли бы быть мужья, дети и собственный дом. Вместо этого их осудили за те немногие радости, которые были доступны им при том образе жизни, который они вынуждены были вести.

Матушка Кэтрин – другое дело.

– Настоятельницу отстранили от занимаемой должности? – спросила Анна, прерывая гневную тираду своего брата о священниках, у которых рождаются дети.

– Ее оставили на прежнем месте, дав возможность искупить свои грехи.

– А что случилось с ее дочерью?

Анна вспомнила, что в те времена желала, чтобы у матушки Кэтрин забрали ее ребенка в наказание за то, что она стала причиной смерти чужого ребенка.

– С дочерью?

Эдвард удивленно посмотрел на нее.

– С внебрачным ребенком, которого она родила. Что с ним случилось?

– Ах, вон оно что. Он умер несколько лет назад. Но это нисколько не умаляет ее греха. Пока он был жив, они оба, и настоятельница, и священник, продавали имущество монастыря, чтобы обеспечить своего байстрюка.

Как спокойно он говорит о смерти ребенка! Анна не жалела, что стала причиной проверки обители Литтлмор, в которой давно пора было навести порядок. Но она все же вознесла беззвучную молитву за упокой души малолетней дочери матушки Кэтрин. И в ее сердце нашлось место для жалости к настоятельнице и ее ребенку. Со временем она, возможно, даже простит ее.

Что до Эдварда, то Анна сочла, что ее месть, хоть и с опозданием, но отчасти свершилась. Она писала Уолси о пожертвованиях ее брата обителям Литтлмор и Хинтон, надеясь поставить его в неловкое положение, когда выяснится, что одна из них или обе не достойны благотворительности. И наконец Уолси за него взялся, очевидно, дав распространиться при дворе слухам о его неразборчивости. Анне следовало бы сейчас испытывать удовлетворение, но вместо этого ей было стыдно. Месть не принесла сладостного чувства, вкус ее оказался горьким. И ее вовсе не радовало то, что ей придется отвечать на вопросы любопытных придворных о своем пребывании в Литтлморе.

– Что именно стало достоянием общественности? – спросила Анна.

– То, что я давал деньги шлюхе!

– Но не то, что вы меня туда отправили?

Возможно ли, чтобы это оставалось тайной?

Эдвард внезапно схватил ее за руку и рывком поднял на ноги, так сильно потянув за манжету, что одна из булавок, пристегнутых к рукаву, вонзилась Анне в запястье.

– Уолси строит козни против меня, а не против вас! – закричал он.

Закусив губу, Анна еле сдерживалась, чтобы не завыть от боли. Спустя секунду Эдвард оттолкнул ее от себя, и она попятилась и едва не упала, устояв только благодаря тому, что успела схватиться за край стола. Анна сжимала пораненное запястье ладонью. На манжете проступало ярко-красное кровавое пятно.

– Обстановка в Литтлморе не может бросить на вашу репутацию хоть сколько-нибудь значительную тень, Эдвард. У вас нет оснований гневаться на меня. В действительности вас с этим заведением ничего не связывает. Не вы ведь отец ребенка матушки Кэтрин.

Эдвард посмотрел на нее так, словно она лишилась рассудка.

– Нужно не так уж много, чтобы появились неприятности.

– Мне это известно лучше, чем кому бы то ни было.

В глазах ее брата кипела такая бессильная ярость, что Анна испугалась, как бы он ее не ударил. Но он лишь наклонился к ней так близко, что едва не ткнулся в ее нос своим.

– Никогда не позволяйте себе вмешиваться в мои дела! – угрожающе прорычал герцог.

Сказав это, он удалился из ее покоев. Ноги Анны подкосились, и она, дрожа, снова повалилась на стул, инстинктивно прикрывая рукой живот. Она подозревала, что вот уже несколько недель снова беременна. В последнее время ее мысли были заняты главным образом детьми, еще до того, как ей стала известна судьба дочери матушки Кэтрин. Уилл Комптон недавно получил письмо, в котором его извещали о рождении второй дочери в далеком Уорикшире и о том, что ребенок болен и едва ли будет жить.