Джорджетт Хейер - Завоеватель сердец

А там вновь заскрежетала сталь. Мортен, обернувшись словно ужаленный, увидел, как Рауль со стуком вогнал меч в ножны.

– Ради всего святого, дайте мне пройти! – сказал он. Голос его дрожал от сдерживаемого гнева. – Меня уже тошнит от всего этого! – Оттолкнув плечом ошеломленного графа, Хранитель быстрым шагом направился к узкой лестнице, исчезнув за поворотом.

Грантмеснил пожал плечами и прошептал на ухо Мортену:

– Когда-нибудь Хранитель доиграется. Он и так зашел уже слишком далеко. Интересно, стерпит ли герцог столь грубую выходку с его стороны?

А герцог не подал виду, что заметил уход Рауля. Передав свой меч главному судье, он распустил двор, после чего удалился и сам, в сопровождении братьев и Фитц-Осберна.

Наверху Рауль в узком проходе столкнулся с Эдгаром. Оба замерли на месте от неожиданности, не говоря ни слова; Эдгар скрестил руки на груди; глаза его пылали. Наконец негромким голосом, дрожащим от едва сдерживаемой ярости, он проговорил:

– Так вот он каков, твой герцог! Вот он каков, Волк Нормандии! Грязный, жалкий обманщик!

Рауль только плотнее сжал губы да нахмурился, по-прежнему не говоря ни слова.

– Подлый заговор, чтобы обмануть эрла Гарольда! А ведь ты знал! Да, ты знал, как и все вы, и стоял молча, пока эта дьявольская задумка не удалась!

– Довольно! Я не подвергаю хуле твоего господина, который приносил клятву, уже зная в душе, что нарушит ее, поэтому и ты не смеешь поносить моего!

– Что ты имеешь в виду? – быстро спросил Эдгар. – Кто говорит, что Гарольд замыслил клятвопреступление?

– А почему же он тогда в таком смятении отшатнулся от святых мощей? – с упреками Рауль набросился на друга. – О, успокойся, я не стану никому говорить об этом! Но чей позор сильнее: моего господина, задумавшего это действо, или твоего, который принес торжественную клятву, намереваясь нарушить ее как можно скорее? Давай более не будем говорить об этом! Наши слова не приведут ни к чему, кроме ссоры.

Рауль прошел бы мимо, если бы Эдгар не остановил его.

– Ты поддерживаешь герцога Вильгельма? Ты?

– До самой смерти! – яростно ответил Рауль. – А теперь пропусти меня!

Создавалось впечатление, что гнев Эдгара угас.

– Неправда, тебе не нравится то, что произошло. Я же знаю тебя, друг мой. Ах, Рауль, какой конец всем нашим надеждам, нашей дружбе, когда мы с тобой оказались по разные стороны реки! – Он протянул было руку, чтобы положить ее Раулю на плечо, но тут же бессильно уронил ее. – Между нами лежит обнаженный меч. Я рад, что мы дрались вместе в Бретани. – Он уставился себе под ноги, но вскоре снова поднял голову и сказал: – Да, мы с тобой оба связаны, но когда я думаю о том, что осталось в прошлом – о дружбе и маленьком счастье, изведанными мной, – в моем сердце заходится криком тоненький голосок, которому нет дела до клятвы верности: «Уж лучше бы у меня вовсе не было господина!»

– Бог свидетель, и в моем сердце тоже! – сказал Рауль. Он, криво улыбнувшись, протянул Эдгару руку. – На мече… – начал было, но умолк.

Эдгар крепко пожал ее и отпустил не сразу. Кажется, ему трудно было говорить, и он не мог найти слов. Наконец вымолвил:

– Ты мог бы поехать с нами в Англию, Рауль. Но только не теперь. Я думал, провожу тебя к брачному ложу, однако случившееся сегодня убило эту мечту, как и все остальное, что было нам дорого.

– Знаю, – ответил Рауль. – Но все-таки позволь мне лелеять надежду! Эдгар… – Голос Хранителя сорвался, и он лишь сжал руку сакса. – Я не могу сказать этого. Я должен еще раз увидеться с ней. Когда вы отплываете? Как можно скорее? – Он неуверенно рассмеялся. – Клянусь распятием, без вас в Руане будет скучно!

Они выехали из Байе на следующее же утро. Эрл ехал рядом с Вильгельмом, как неизменно бывало на протяжении многих недель. Ни один не вспоминал о клятве, но, когда они прибыли в Руан и вновь остановились во дворце, был решен и вопрос о помолвке эрла. Он торжественно обручился с леди Аделой. Она не доставала ему и до локтя, разрываясь между гордостью за своего будущего супруга и благоговейным страхом перед ним. Он же легко находил общий язык с детьми, поэтому подхватил ее на руки и поцеловал в щеку. Память о его улыбке останется с ней на всю ее короткую жизнь.

Более ничто не удерживало Гарольда в Нормандии. Через день после своего обручения эрл направился к побережью, и среди прочих его сопровождал Рауль де Харкорт, державшийся рядом с паланкином Эльфриды.

Расставание их было грустным. Она лежала в его объятиях, всхлипывая, словно маленькая девочка, а он гладил ее по голове и шептал ей о мужестве и надежде.

– Я приеду за тобой, – сказал Рауль. – Перед Господом клянусь – приеду. – Он крепко прижал ее к себе. – Жди меня и верь! Наша разлука не будет долгой. В какой личине я ни предстал бы перед тобой, помни – я люблю тебя и отдам жизнь, чтобы уберечь от боли и страданий! Всегда помни об этом, моя маленькая любовь!

Она пообещала, вглядываясь в его лицо и спрашивая себя, что он имеет в виду.

А он продолжал:

– Больше я ничего не могу сказать тебе. Но помни обо мне! И, хотя будущее таит в себе боль и печаль, знай одно: как и Эдгар, я тоже связан узами, которые не могу разорвать.

– Я боюсь! Мне страшно! – прошептала Эльфрида. – Разве может быть печаль сильнее нашего расставания? О какой боли ты еще говоришь? Рауль, Рауль!

– Ни о какой, если так будет угодно Богу! – ответил он. – Но знай одно, сердце мое: если случится так, что прийти к тебе я смогу лишь с мечом в руке, то, Господь свидетель, я пройду по этому пути до конца!

После отъезда Гарольда прошло совсем немного времени, как в Нормандию из Англии пожаловал очередной гость. Это был не кто иной, как Тостиг, эрл Нортумбрии, прибывший вместе с супругой и детьми в состоянии крайнего раздражения. Представ перед двором герцога Вильгельма, он поведал запутанную историю предательства, ненависти и совсем не братских поступков. Правда это была или вымысел, понять затруднительно, однако один факт выглядел непреложной истиной: правление эрла Тостига в Нортумбрии отличалось чрезвычайной жестокостью, поэтому завершилось тем, что подданные, все как один, восстали против него и столь же единодушно признали своим правителем Моркара, сына Эльфгара. Их, кстати, поддержал и эрл Гарольд. Именно на этом моменте связный рассказ о событиях обрывался, становясь чрезвычайно запутанным и невнятным.

Герцог Вильгельм, окинув своего гостя ироничным взглядом, не пожелал более тратить на него время. Юдифь, впрочем, уединившись с сестрой, оказалась более разговорчивой и сообщила некоторые подробности.