Джорджетт Хейер - Завоеватель сердец

Рауль, с одного взгляда оценивший положение вещей, решительно, хотя в глазах его и поблескивали лукавые искорки, заявил: поскольку герцогиня осталась в Руане, он намерен ночевать на соломенном тюфяке в ногах кровати герцога.

– Святые угодники, ты что, до сих пор опасаешься покушения на меня? – изумился Вильгельм.

– Нет, – откровенно ответил Рауль, – но боюсь, что другого места для ночлега мне попросту не найти, монсеньор.

В назначенный для совета день бароны и вальвассоры с раннего утра собрались в зале, переругиваясь, стремясь занять места получше, а также громогласно обмениваясь мнениями насчет того, что понадобилось от них герцогу. Те, кто уже знал об этом, просвещали несведущих, поэтому ко времени, как герцог вошел в залу через дверь позади трона, в помещении стоял такой невообразимый гам, что человеку из-за всеобщего шума было трудно расслышать собственный голос.

Впереди герцога вышагивал церемониймейстер. Как выяснилось, он обладал зычным басом, коим и воспользовался по прямому назначению. Все разговоры прекратились словно по мановению волшебной палочки; вассалы замерли в почтительном молчании, ожидая, когда к ним обратится герцог.

Его сопровождали члены Совета и все старшие прелаты герцогства. Завидев сутаны епископов, собравшиеся в зале поняли: им предстоит стать участниками небывалого действа. Раздалось приглушенное перешептывание; те, кто оказался в задних рядах, вытягивали шеи, чтобы лучше видеть; джентльмены невысокого роста вставали на цыпочки, пытаясь разглядеть хоть что-либо поверх плеч своих более высоких сотоварищей.

Герцог надел кольчугу, голову его украшал церемониальный шлем с короной. Выбор парадного одеяния был не случаен; Гилберт де Харкорт, прибывший на собрание от имени Хуберта, проворчал себе под нос:

– Ого! Неужели война?

Вильгельм поднялся по ступенькам к трону и окинул взглядом залу, словно считал собравшихся по головам. Когда же те, кто сопровождал его, расселись по местам на возвышении, он обратился к своим баронам с речью.

Они выслушали герцога в полнейшей тишине. Голос его был сильным, и эхо подхватывало окончания слов Вильгельма, донося их до самых укромных уголков. Собравшиеся замерли; никто не переступал с ноги на ногу и не перешептывался; было очевидно – он застал своих вассалов врасплох; впрочем, явствовало также то, что многие слушали его с тревогой и неодобрением.

Находясь по правую руку от трона, Рауль отчетливо видел почти всех собравшихся в зале. Хранитель упер свой обнаженный меч острием в пол, положив обе руки на рукоять. Он даже взглянул украдкой на Жильбера, стоявшего в точно такой же позе слева от герцога, но тот не оценил лукавых искорок, вспыхнувших в глазах Рауля. Жильберу было не до того – он явно тяготился своей нынешней ролью и положением.

Герцог, закончив речь, сел и стиснул подлокотники трона. Еще несколько минут, казавшихся бесконечными, в зале царила мертвая тишина – никто не смел пошевелиться или заговорить. Но вот кто-то зашептал на ухо соседу; его примеру последовали другие; по зале прокатился приглушенный ропот, который постепенно нарастал и становился громче.

Герцог вновь поднялся; на него устремились полные подозрения взгляды.

– Мессиры, – сказал он, – я удаляюсь, дабы предоставить вам полную свободу посовещаться друг с другом и обсудить мое предложение. – Подав знак своим братьям сопровождать его, Вильгельм вышел.

Не успела за ним захлопнуться дверь, как поднялся грандиозный шум, словно все дьяволы преисподней сорвались с цепи. Кое-кто тут же попытался продемонстрировать собравшимся всю неосуществимость требований герцога; несколько сеньоров помоложе, раздувая ноздри, словно боевые кони, заслышавшие звук трубы, вознамерились перекричать гул всеобщего неодобрения; собравшиеся, что было вполне естественно, разбились на группы, насчитывающие от пяти до сотни рыцарей, столпившихся вокруг нескольких ораторов.

Фитц-Осберн первым покинул возвышение. Сойдя с последней ступеньки, он принялся локтями прокладывать себе дорогу, то беря кого-либо под руку, то похлопывая очередного боевого товарища по плечу.

Со своего стула поднялся и де Монфор. Подмигнув Раулю, он сказал:

– Будь я проклят, они негодуют! И что теперь?

– Я остаюсь, чтобы послушать, о чем пойдет речь, – ответил Рауль. Сунув меч в ножны, он взял де Монфора под руку. – Идемте, Гуго, подобной забавы мы еще лет двадцать не увидим.

Они вместе сошли с возвышения и начали переходить от одной группы к другой.

– Рауль! Подожди минутку! Герцог что, спятил? – Сеньор Этутвилль схватил Рауля за край мантии. Анри де Феррьер оттолкнул его в сторону. – Рауль, что все это значит? Отправляться за тридевять земель, чтобы сразиться с чужеземцами на их собственной территории! Это неслыханно!

– Да мы все просто сгинем на море! – с негодованием подхватил Жоффруа де Берне. – Вспомните, что сталось с Гарольдом в Понтье! Короны! Королевства! Господи милосердный, что за дикий план?

– Отпустите меня, это не я его придумал! – запротестовал Рауль. Его оторвали от де Монфора, но он пробился сквозь толпу и оказался в группе мужчин, обступивших Фитц-Осберна.

Сенешаля любили все, чем он и пользовался, беспрепятственно высказывая собственное мнение. Рауль улыбнулся про себя, слушая его убедительные аргументы. У Фитц-Осберна был звучный голос; бароны один за другим поворачивались к нему лицом. На проклятия он отвечал шутками; незаметно подняв настроение собравшимся, постепенно внушил им, что предлагаемое мероприятие – вовсе не такая безнадежная затея, как они решили поначалу, и призвал их, вспомнив о своем долге, спокойно обсудить план герцога. Кто-то крикнул ему, чтобы он высказал собственное мнение о требованиях герцога; его ответ оказался уклончивым, однако понравился всем присутствующим. Бароны сочли, что поступят здраво, если предоставят ему говорить от их имени.

Рауль проскользнул сквозь толпу в комнату, где его ждал герцог. Войдя в нее, он увидел – Вильгельм стоит подле очага, выставив перед собой ладонь и прикрывая ею лицо от огня. Мортен откинулся на спинку кресла, ковыряясь в зубах, а епископ Одо, никогда не отличавшийся терпением, сидел за столом и барабанил по нему пальцами.

Герцог поднял глаза на вошедшего Рауля, приветствуя его слабой улыбкой. Хранитель же торжественно сообщил:

– Благодарю вас за сегодняшний день, монсеньор. Давно я уже не получал такого удовольствия.

– Что они говорят? – спросил Одо, метнув на него быстрый взгляд своих темных глаз. – Клянусь Богом, им надо преподать урок куртуазности!

– Ну, они говорят, что многочисленные победы герцога сделали его безрассудным, милорд, – ответил Рауль.