Георг Борн - Ночь в гареме, или Тайна Золотых масок

Призваны были доктора, но всякая помощь была излишней. Жизнь навсегда оставила Рошану.

Лаццаро, точно шакал, подкарауливал проходившего Мансура. Итак, греку приходилось разделять одиночество пустыни со своим смертельным врагом.

Действительно, придуманное Золотыми Масками наказание было ужаснее смерти. Они свели здесь двух преступников, руки которых были запятнаны кровью бесчисленного множества жертв. Мансур, эта хитрая гиена, совесть которого не трогали вопли стольких несчастных, павших жертвами его планов, Мансур, казалось, смирился со своей судьбой и со свойственной ему предприимчивостью начал заботиться о себе. Может быть, он надеялся на освобождение. Нагруженный птицами, убитыми на охоте, Мансур не заметил Лаццаро, до того пораженного встречей, что он еще не придумал, что ему делать.

Шалаш, построенный Мансуром и защищавший его от палящих лучей солнца, возбудил в Лаццаро сильную зависть и желание завладеть им. Делить же его со своим смертельным врагом греку и в голову не приходило. Во всяком случае, даже поселись они вдвоем, эта жизнь должна была скоро окончиться смертью одного из них, а Лаццаро, конечно, не желал быть этим одним. Кроме того, Лаццаро имел то преимущество, что знал о присутствии Мансура, тогда как последний ничего не знал о греке.

Вечер скоро наступил, и Лаццаро начал чувствовать страшную жажду. Наверное, в шалаше у Мансура было чем утолить ее. Лаццаро бродил около шалаша, как вдруг Мансур вышел из него, по всей вероятности, вдоволь подкрепившись пищей и питьем. Казалось, с наступлением ночи Мансур снова отправлялся на охоту, так как он нес ружье за спиной.

Лаццаро бросился на землю и старался прицелиться в Мансура. Один выстрел – и все было бы кончено и ему нечего было бы бояться Мансура, но в случае промаха он узнал бы о присутствии врага. В то мгновение, когда Лаццаро хотел спустить курок, Мансур вдруг повернул направо и исчез за стволом дерева. Грек не мог достичь своей цели, случай спас на этот раз Мансура. Приходилось снова ждать удобного случая, так как Лаццаро решил непременно убить Мансура. На этот раз грек удовольствовался тем, что отправился в шалаш Мансура, чтобы утолить жажду.

Войдя внутрь, Лаццаро невольно должен был удивиться благоразумию Мансура. Весь шалаш, как пол, так и стены, был покрыт шкурами животных. Во время дня они защищали от солнца, а ночью сохраняли тепло. Во внутренней части шалаша было устроено нечто вроде очага из камней, на котором висели куски мяса, приготовленные для копченья. Около очага висели сабля и нож. Но Лаццаро сильно мучила жажда, а он до сих пор еще не находил, чем утолить ее. По всей вероятности, если у Мансура была вода, то он зарыл ее, но куда? Выйдя из шалаша, грек заметил около него довольно большой камень и решил, что, вероятно, Мансур прячет под ним воду. Отодвинув камень, он начал рыть землю и, действительно, очень скоро отрыл бочонок с водой, из которого и поспешил утолить жажду.

Между тем ночь уже наступила и взошедшая луна светила так ярко, что свет не проникал внутрь шалаша, куда лег Лаццаро, положив около себя заряженное ружье в ожидании возвращения Мансура. Ночь подвигалась, луна светила по-прежнему ярко. Вдруг тишина ночи была нарушена глухим, далеким ревом, угрожающе пронесшимся по пустыне. Лаццаро узнал этот рев: это лев бродил по пустыне. Может быть, царь зверей нашел его след и в нем проснулась жажда человеческой крови.

Рев повторился. Затем все стихло. Грек внимательно смотрел и слушал. Вдруг его испугал шум за хижиной, он стал внимательно прислушиваться: может быть, это Мансур возвращался с другой стороны. Это было возможно. Лаццаро тихонько взялся за ружье, приготовившись к нападению. Тогда он ясно услышал, что кто-то приближается к хижине. Наконец Лаццаро увидел посетителя. Холодный пот выступил у него на лбу и волосы стали дыбом – к хижине приближался громадный лев. Красивое животное махало хвостом и, описывая круги, все более и более приближалось к шалашу.

Лаццаро устремил на льва свой гипнотизирующий взгляд, но темнота ночи уменьшила его силу, а то, может быть лев не избавился бы от его власти. Лаццаро должен был принять какое-нибудь смелое решение, чтобы спастись от гибели, так как лев увидел его. Когда щелкнул курок ружья, лев сделал прыжок и прилег в некотором отдалении от входа в шалаш. Его хвост лежал на земле, а налитые кровью глаза сверкали. Он прилег к земле, как кошка, готовясь броситься на добычу.

Лаццаро прицелился в глаз своему врагу, битва с которым совершенно разрушала планы грека. Легко могло случиться, что гром выстрела привлечет Мансура на место битвы, тем не менее Лаццаро не мог колебаться, а не то смерть грозила ему, так как лев уже готовился прыгнуть.

Лаццаро прицелился, но рука его дрожала. Выстрел грянул и громко раздался в тишине пустыни, лев испустил короткий рык, казалось, что пуля ранила его, и одним прыжком он был на шалаше, который затрещал под его тяжестью, но ярость помешала ему сделать верный прыжок, грек успел отскочить в сторону и, воспользовавшись минутой, когда лев лежал на хижине, хотел бежать. Он бросил в сторону разряженное ружье и выхватил из-за пояса кинжал. Но лев, раненный пулей в голову, не потерял из виду своего врага и приготовился снова прыгнуть на него. Настала минута, когда только одно чудо могло спасти Лаццаро.

Видя, что ему не уйти, грек обернулся ко льву, приготовясь встретить его с кинжалом в руке. Страх придал особенную силу гипнотизирующему взгляду Лаццаро, и лев на мгновение застыл под чарами. Это было странное зрелище. Животное лежало в нескольких шагах от грека и не шевелилось. Его кровавые глаза были как бы прикованы к глазам грека. Никогда еще сила взгляда Лаццаро не выражалась так, как в этом случае, когда лев лежал как пленник у его ног. Но как долго могло продолжаться это колдовство? Пока Лаццаро глядел на льва, тот мог бояться его, но о бегстве не могло быть и речи. Лаццаро не шевелился… Сердце у него перестало биться, он знал свою судьбу, если он пошевелится, и, не переводя дыхания, придумывал способ спасения, но он видел лишь возможность бегства, другого же средства нельзя было придумать.

Вдруг случилось нечто, чего Лаццаро не ожидал. Ужасная сцена приняла неожиданное направление. Мансур, отправившийся перед этим на охоту, вдруг услышал выстрел в стороне своего шалаша. Он остановился – ошибиться он не мог. Итак, вблизи было человеческое существо? Или, может быть, какие-нибудь охотники в первый раз забрались в эти места? Эта мысль заставила Мансура сейчас же возвратиться назад. Хотя эти люди могли быть неграми и, может быть, врагами всякого белого, но он так же мог надеяться благодаря им оставить ужасную пустыню.