Шарлотта Бронте - Заклятие (сборник)

Странный трепет пробежал по моим жилам, когда он нагнулся, поднял меня и усадил в карету. После этого он залез сам и сел рядом со мной. Когда лошади тронулись с места, я внезапно ощутил пожатие его руки – маленькой и тонкопалой. Меня словно ударили током. Я вскрикнул.

– Боже! – испуганно проговорила тетушка.

– Господи! – в гневе воскликнул отец. – Что на вас нашло, сударь? Вам бы следовало помнить про его нрав! Не трогайте его и пальцем! Он узнает вас по руке.

Незнакомец тихо хохотнул и, немного отодвинувшись от меня, прислонился головой к стенке кареты.

«Узнаю его по руке», – повторил я про себя. И впрямь, в руке, в теплом прикосновении тонких пальцев был как будто намек на что-то знакомое. Они касались меня и раньше. Если бы я мог ощупать его лицо, это помогло бы мне догадаться. Попробую. Пока он вел себя со мною вполне благожелательно.

Я беззвучно придвинулся ближе. Вот уже моя рука забралась в складки плаща, палец коснулся лба… Незнакомец вздрогнул, словно его ужалила змея, и в следующий миг я, оглушенный, лежал на дне кареты.

Очнувшись, я увидел над собой доброе лицо леди Сеймур. Моя голова покоилась у нее на коленях. Вокруг и выше были ярко озаренные свечами стены и потолок великолепного помещения.

– Тетя, – были мои первые слова, – где я?

– У меня дома, Чарлз, во дворце Сеймуров. Не смотри так испуганно, дитя, здесь тебя никто не обидит.

Я ошалело повел глазами – наверное, искал загадочного и гневливого незнакомца, от чьего удара у меня до сих пор стучало в висках. Впрочем, ни его, ни отца здесь не было. Иногда что-то расплывчатое появлялось в поле моего зрения, а до ушей доносились звонкие голоса, но слов я не разбирал.

– Отойдите, девочки, – сказала тетя. – Вы его беспокоите своим любопытством. Сесилия, дай мне еще раз соль.

Флакон, поднесенный к носу, окончательно вернул меня в чувство. Я встал и поглядел сперва в одну сторону, затем в другую. Тетя сидела на диване у камина, граф Сеймур – в кресле напротив, уложив ногу на обитый подушечкой табурет (видимо, его мучила подагра). Маленькая Хелен легонько растирала отцовскую ногу. Прочие мои кузины, числом пять, юные барышни от двенадцати до двадцати лет, толпились вокруг дивана и хором засыпали мать вопросами:

– Мама, в чем дело? Он раздосадовал Августа? Кто был с нашим дядей? Почему он закрывал лицо, мама? Почему молчал? Ты не находишь, что он очень странный?… – и так далее.

– Тише вы, кхе-кхе, – закашлялся граф, их отец. – Помолчите, девочки, оглохнуть можно от вашего ора! Изабелла, отправьте их всех спать. Я разрешил им не ложиться так долго, чтобы они послушали рассказ о похоронах, но, судя по всему, рассказывать особенно нечего. Не понимаю, почему герцог Заморна почти никого не пригласил. Сколько было людей?

Тетушка собиралась ответить, но тут дверь отворилась, и вошел лорд Фицрой.

– Добрый вечер, мама, – проговорил он, враскачку подходя к камину. – Как я понял, похороны для избранных завершились кровопролитием? Ты привезла сюда раненого? В столь тесном кругу можно было бы обойтись и без ссор. И с чего Заморна вообразил, что можно так манкировать родственниками? Двоюродные братья и сестры вправе проводить кузена в могилу. Я, правда, лорда Альмейду и в глаза-то видел всего один раз, четыре месяца назад, когда ему было всего девять недель, так что убиваться по нему не буду. Уж коли этикет требует сидеть дома из-за того, что твой двоюродный племянник сыграл в ящик, можно для приличия рядом с этим ящиком постоять.

– Стыдись, брат! – хором воскликнули его сестры.

– Стыдись? Сознайтесь-ка, Сесилия, Элиза и Джорджиана, разве вы не ворчите мысленно, что не смогли сегодня вечером поехать на большой концерт к лорду Ричтону, особенно когда видите в окно его ярко освещенный дом, откуда явственно доносится музыка? Наверняка ворчите. С Катариной, Агнес и Хелен дело другое – их бы туда все равно не взяли.

– Мой милый Фицрой, – сказала леди Сеймур, – не стоит так расстраиваться. Уверяю тебя, ничего хорошего в поездке на похороны нет, а уж в такую дурную погоду и подавно.

– Может и нет, мама, а все одно лучше, чем сидеть дома и слушать, как ветер дудит в печную трубу, как в волынку, под которую тебе не разрешают сплясать.

– Фицрой, – начала леди Сесилия, чтобы сменить тему, – к нам тут заглянул один гость с похорон. Он приехал с мамой и дядей, но пробыл всего пять минут и не сказал ни слова.

– Вот как? И на что он был похож?

– На убийцу с картины Томаса Ювинса [19]в малиновой гостиной, потому что все время закрывал лицо плащом.

– Хм. Мама, ты, конечно, знаешь, кто он?

– А вот и не знаю. Я видела его только с закрытым лицом, как сегодня. А теперь, дети, скажу вам раз и навсегда: не задавайте мне вопросов об этом незнакомце, я все равно ни на один не отвечу. И вообще, милые мои, уже второй час. Пожелайте мне и вашему отцу спокойной ночи. Вам давно пора быть в постели.

Девочки пожали друг другу руки и поцеловали родителей. Фицрой неловко кивнул – полагаю, желать родителям доброй ночи было не в его обычае – и, насвистывая, вышел из комнаты.

Через час весь дом, от вестибюля до чердака, погрузился в безмолвие глубокого сна.

Письмо герцогини Заморна

леди Хелен Перси

«Дорогая бабушка!

Я с детства привыкла обо всем Вам рассказывать и во всех случаях просить Вашего совета. Не могу назвать себя открытой натурой, во всяком случае, открытость моя не для многих. Я предпочитаю, чтобы круг моих ближайших друзей был узким, очень избранным. Отец, Вы и герцог Веллингтон – вот те, на ком сосредоточены мои привязанности. Не пристало дочери Нортенгерленда чересчур разбрасываться в своих симпатиях. Ко многим я расположена, многими восхищаюсь, с тысячами поддерживаю хорошие отношения, к двум испытываю естественную приязнь (а именно к моим братьям Эдварду и Уильяму), однако пример великого отца не позволяет мне растрачивать на бесчисленных знакомцев нежность и уважение, предназначенные немногим. Это о привязанностях. Что до любви, вся она, до последней капли, изливается на единственный предмет: вся она принадлежит Заморне, и я не могла бы, даже если бы захотела, оторвать хоть малейшую кроху от того, что ему причитается. Желала бы я – о, как бы я желала! – чтобы он это понимал, чтобы он чувствовал, как глубоко, как страстно я его люблю. Тогда, возможно, не был бы так печален, как бывает по временам – так холоден, так замкнут, так молчалив.

Бабушка, я замужем за герцогом уже полгода. Поверить трудно: я жена Заморны! Я грезила им долгие годы, всматриваясь сквозь дымку его дивной поэзии, беседовала с ним мысленно, в моих мечтаниях мы проходили рука об руку по тем местам, что он изобразил в своих творениях. Часами я сидела под вязами Перси-Холла, погруженная в сладкие думы об этом юном поэте и вельможе. То было надмирное видение, радужный сон, за которым я гналась и гналась, по холмам, равнинам и долам, никогда не уставая, никогда не достигая желаемого, целиком захваченная тщетной, но восхитительной погоней. Когда наконец я увидела его, услышала, как он говорит, ощутила волнующее прикосновение его руки – о, язык не в силах описать чувства, едва не парализовавшие меня в ту минуту.