Лайза Клейпас - Ангел севера

– «Не судите да не судимы будете, – процитировала Тася Евангелие. – Прощайте и вам простится».

Эмма нахмурилась и снова занялась стоявшим перед ней ящиком с подарками, бормоча себе под нос:

– Все равно он плохой.

К огорчению Таси, отношение Люка к страданиям Николая было таким же, как и у его дочери. Когда она поздним вечером показала ему письмо матери. Люк не проявил ни капли сострадания, что очень разочаровало ее.

– Ангеловский знал, насколько опасна его затея, – сдержанно произнес он. – Он решил непременно убить Щуровского, и сделать это даже ценой собственной жизни. Его обуревает страсть к опасным играм, Тася. И его политические враги нашли способ уничтожить его. Но он же знал, что так может случиться. Николай шел на это с открытыми глазами.

– Я не могу не жалеть его, – отвечала Тася. – Уверена, что в тюрьме его жестоко мучают.

Люк пожал плечами:

– Мы ему ничем не можем помочь.

– Разве ты не можешь по крайней мере заставить кого-нибудь послать в Россию неофициальный запрос? Кого-то из твоих знакомых в министерстве иностранных дел?

Синие глаза Люка пронзительно глянули на нее.

– Почему тебя заботит, что станет с Николаем Ангеловским? Бог свидетель, ему всегда была глубоко безразлична твоя судьба, да и судьбы любых других людей.

– Частично потому, что мы в родстве…

– Очень отдаленном.

– …а частично потому, что он стал жертвой тех же продажных чиновников, от которых пострадала я.

– В его случае этому есть причина, – едко заметил Люк. – Разве ты веришь, будто Щуровский покончил с собой?

Его снисходительный тон уязвил Тасю.

– Если ты решил стать для Николая сразу и судьей, и палачом, то ты ничуть не лучше царя и его поганых приспешников!

Они яростно смотрели друг на друга. Гневный румянец волной залил шею и лицо Люка.

– У меня есть на это право. Я знаю, что это такое, когда все против тебя, когда все обвиняют и не к кому обратиться…

– Следующим твоим шагом, наверное, будет требование взять его в мой дом.

– Геоидом? Я-то думала, что это каждом! Нет, я так не думала, но неужели это будет слишком – попросить тебя об убежище для кого-то из моей семьи?

– Да, слишком, если этот кто-то – Николай Ангеловский. Проклятие, Тася, ты же прекрасно знаешь, на что он способен. Он не стоит этого разговора. После всего того, что он нам сделал.

– Я его простила. И если ты не можешь его простить, по крайней мере постарайся понять…

– Я скорее увижу его в аду, чем прощу его вмешательство в нашу жизнь.

– Потому что он уязвил твою гордость, – бросила Тася. – Поэтому тебя и бесит даже одно упоминание его имени.

Удар попал точно в цель. Она поняла это по внезапно сдвинувшимся бровям и яростно забившейся жилке на щеке.

Она увидела, как он стиснул зубы, чтобы удержать ядовитый ответ. Наконец ему удалось овладеть собой в достаточной мере, чтобы заговорить, хотя голос еще дрожал от ярости:

– Ты думаешь, мне моя гордость дороже твоей безопасности?

Тася упорно молчала, испытывая одновременно и гнев на мужа, и чувство вины перед ним.

– О чем мы спорим? – спросил Люк. Глаза его были холодны как лед. – Что мне надо сделать?

– Единственное, о чем я прошу, – попытайся узнать, жив Ангеловский или нет.

– И что потом?

– Я… – Тася отвела глаза в сторону и уклончиво пожала плечами:

– Не знаю.

Губы его насмешливо искривились.

– Ты никудышная лгунья, Тася.

На следующий день Люк ушел из дома, так и не согласившись выполнить ее просьбу. Тася понимала, насколько безрассудно снова заговаривать с ним об Ангеловском. Еще несколько дней прошло как обычно, но в разговорах проскальзывала натянутость, а в молчании чувствовались незаданные вопросы, на которые не было ответов. Тася и сама себе не могла объяснить, почему беда Николая так ее тревожит, но беспокойство не исчезало, и она все сильнее хотела знать, что с ним.

Однажды вечером, после ужина, когда Эмма ушла в свою комнату, Люк выпил бренди и оценивающе посмотрел на Тасю. Она неловко поежилась под его взглядом, догадываясь, что он хочет сообщить ей нечто важное.

– Князь Николай выслан из России, – коротко объявил он. – От министра иностранных дел я узнал, что он снял дом в Лондоне.

Тася взволнованно засыпала его вопросами:

– В Лондоне? Он сейчас здесь? Почему он приехал в Англию? Как он? В каком состоянии?

– Это все, что я знаю. И я запрещаю тебе общаться с ним.

– Запрещаешь?

Люк поигрывал рюмкой, медленно поворачивая ее в пальцах.

– Поверь, ему ничего не нужно от тебя. У него есть все, что необходимо. Кажется, ему разрешили вывезти из России десятую часть имущества. Этого более чем достаточно.

– Да, конечно, – заметила Тася, соображая, что десятая часть имущества Ангеловских составляет по меньшей мере миллионов тридцать. – Но потерять дом, наследие предков…

– Он великолепно обойдется без них.

Тася была поражена его черствостью.

– Ты знаешь, что делают на допросах с людьми, обвиняемыми в государственной измене? Любимый прием – это иссечь человеку спину до костей, а потом поджарить на огне, как свинью на решетке! И на какие бы уступки они ни пошли, уверена, что никаких денег не хватит, чтобы расплатиться за зло, которое они ему причинили. У него в Англии нет родных, кроме меня и Алисии Эшборн…

– Никогда в жизни Чарльз не позволит Алисии навестить Ангеловского.

– Ах, значит, вы с Чарльзом оба держите своих жен в кулаке? – Тася вскочила со стула, не в силах сидеть на месте и продолжать спокойный разговор. Все в ней кипело от возмущения. – Когда я выходила за тебя замуж, то считала, что муж-англичанин будет меня уважать, позволит мне говорить то, что думаю, и предоставит мне свободу. Из того, что ты рассказывал мне о первом браке, было ясно, что именно так ты обращался со своей первой женой. Ты не можешь утверждать, будто встреча с Николаем мне сейчас чем-то угрожает или что я причиню вред кому-то, если его увижу! Ты не можешь запрещать мне что-либо, не объяснив причины…

Лицо Люка потемнело от гнева.

– В этом случае ты просто мне подчинишься! – прорычал он. – И будь я проклят, если буду тебе что-то объяснять!

Мое решение окончательное.

– Просто потому, что ты мой муж?

– Да. Мэри подчинялась этому правилу, и ты тоже подчинишься.

– Никогда! – Тася задрожала, как натянутая тетива лука. Пальцы сжались в кулаки. – Я не ребенок, который должен тебя слушаться! Я не вещь, которую ты можешь переставлять с места на место по своему желанию, и не животное, которое ты волен запрячь и вести куда хочешь… и не рабыня, чтобы беспрекословно подчиняться. Мой ум и тело принадлежат мне… И пока ты не переменишь своего решения, не позволишь мне увидеть Николая, не смей ко мне прикасаться!