Филиппа Карр - Обет молчания

В первые я встретилась с Карлом Циммерманом в доме своего отца в Вестминстере, когда мне было одиннадцать лет. Я хорошо помню, как это произошло. Наша семья вместе со всеми жителями Лондона да и со всей страной праздновала начало нового царствования.

Старый король умер. В молодости, когда он носил титул принца Уэльского, он, казалось, притягивал к себе все скандальное и шокирующее, а людям нравится, когда их шокируют, и поэтому его считали яркой личностью. Став королем, он вел себя значительно рассудительнее, но ведь к тому времени он уже был зрелым человеком. «

Сама я родилась в году, завершавшем столетие, и, по словам мамы, была еще слишком мала, чтобы запомнить, как праздновали снятие осады Мафикенга. А ведь матушка тогда стояла у окна нашего лондонского дома со мной на руках, наблюдая за бурным весельем, царившим внизу, и весь мой вид свидетельствовал, что я, без сомнения, в высшей степени довольна происходящим.

Вскоре после этого, по смерти своей матери, великой королевы Виктории, принц Уэльский стал Эдуардом VII. От окружающих я часто слышала, что, когда старой королевы не стало, прежние времена ушли навсегда. Теперь и сам Эдуард перешел в лучший мир, и мы приветствовали его сына Георга и королеву Марию как наших новых монархов.

Мой отец, Джоэль Гринхэм, представлял в парламенте марчлэндзский избирательный округ, что было традиционно для Гринхэмов со времен Георга II, когда они называли себя вигами, до наших дней, когда они стали именоваться либералами.

Я привыкла к приемам, поскольку родители часто устраивали их и в Вестминстере, и в Марчлэндзе, где у нас был, очаровательный дом, который я очень любила. В Лондоне они носили, как правило, политический характер. В гости приглашались в основном достаточно влиятельные, хорошо известные люди, которые вызывали мое жгучее любопытство. Совсем иначе приемы проходили в деревне, где гостями являлись владельцы соседних поместий и царила непринужденная атмосфера.

На лондонских приемах я находилась тайно.

Обычно я пряталась наверху у перил и могла все хорошо видеть, имея при этом возможность быстро отпрянуть назад, случись кому-то поднять на меня глаза. Родители знали о моем присутствии. Время от времени один из них смотрел вверх и делал незаметный жест рукой в знак того, что заметил меня. Роберту Дэнверу был тоже известен мой секрет, но Роберта считали почти членом семьи.

Отец и мать дружили с семьей Дэнверов. Моя мама и леди Дэнвер вместе росли, потом леди Дэнвер, которую я называла тетя Белинда, уехала на несколько лет в Австралию, а когда она вернулась и вышла замуж за сэра Роберта Дэнвера, ее отношения с моей матушкой возобновились. У тети Белинды росло двое детей, Роберт-младший и Аннабелинда. Оба они занимали в моей жизни очень большое место.

Роберт, один из самых славных людей, которых я когда-либо знала, был старше меня почти на пять лет. Он был высок и худ и несколько нескладен, словно, как говорила Аннабелинда, его собирали в спешке и некоторые части тела не слишком хорошо подогнали друг к другу. Но это каким-то образом придавало ему привлекательность. Он обладал мягким характером, и я относилась к нему с любовью с момента нашего знакомства.

Аннабелинда была старше меня на два года и ничуть не походила на своего брата, будучи беспокойной, непредсказуемой и чрезмерно возбудимой.

« Аннабелинда похожа на свою мать «. Сколько раз я слышала эту фразу от собственной матушки.

Дэнверы жили в загородном поместье, а, приезжая в Лондон, останавливались у нас. Роберт со временем собирался взять управление поместьем на себя, и они с отцом посещали нас реже, чем Аннабелинда с матерью, которые явно предпочитали Лондон деревне.

Во время описываемого мною события Дэнверы всей семьей, гостили у нас. Сэр Роберт с тетей Белиндой присутствовали на приеме, а Аннабелинда расположилась на лестнице вместе с нами. Она уже превратилась в красавицу с темно-синими глазами, густыми черными волосами, с прелестной матовой гладкой кожей. Она была полна жизни и крайне склонна к авантюрам. По моим представлениям, тетя Белинда в юности была точно такой же и так же мучила мою маму, как теперь Аннабелинда мучила меня.

— Ты не должна позволять Аннабелинде управлять тобой, — говорила мне мама. — Имей собственное» мнение. Не давай ей командовать. Она умеет подавлять других… совсем как ее мать, — добавляла матушка, и в ее голосе слышались отзвуки прошлого. Я понимала, что она имеет в виду, и твердо решила следовать ее совету.

Вечером, после того, как мы под присмотром моей гувернантки мисс Грант выпили свое неизменное молоко, Аннабелинда дала выход раздражению.

— Все это прекрасно для тебя, Люсинда, — сказала она. — В конце концов, тебе всего одиннадцать лет. Мне тринадцать, а со мной все еще обращаются как с ребенком.

— Но мы ведь можем наблюдать за появлением гостей, и это здорово, правда, Чарльз? — спросила я своего младшего брата.

— О да, — ответил он. — А когда они уходят в столовую, мы прокрадываемся вниз по лестнице в «укромное местечко»и ждем, когда Роберт принесет нам что-нибудь вкусненькое.

— Аннабелинда все это знает, — сказала я. — Она ведь уже бывала у нас во время приемов.

— Это так весело, — добавил Чарльз.

— Весело? — резко сказала Аннабелинда. — Чтобы с тобой обращались как с ребенком… это в моем-то возрасте!

Я внимательно посмотрела на нее. Она, без всякого сомнения, не выглядела ребенком.

— Аннабелинда рано сформируется, — сказала как-то моя матушка.

Так и случилось.

«Подобно своей матери, она родилась уже вполне сформировавшейся женщиной». Я снова цитирую мою маму, чьи высказывания об Аннабелинде, отражающие глубокое понимание натуры последней, часто походили на предостережения.

— Я приехала не для того, чтобы подсматривать за гостями через перила, — продолжала Аннабелинда. — Это слишком по-детски.

Я пожала плечами, предвкушая удовольствие, которое получу. Приглашенные поднимутся по широкой лестнице в гостиную, где, стоя под большой — люстрой, их будут встречать мои родители. Гостиная и столовая располагались на втором этаже, а на верху лестницы находилась площадка, где гости вели общую беседу. Именно во время их пребывания там мы подглядывали за ними. Потом, когда все проходили в столовую, мы прокрадывались вниз в маленькую комнату. Там мы ждали. В комнате стояли стенные шкафы, несколько стульев и стол, вокруг которого мы весело рассаживались и поедали все, что ни принес бы нам Роберт. Он пробирался к нам с подносом, на котором могли находиться бисквит, пропитанный вином и залитый сбитыми сливками, мороженое или еще какие-нибудь деликатесы. Он оставался в этой комнате, прозванной нами «укромным местечком», пока мы ели. Это были лучшие минуты вечера, и, по-моему, Роберт получал от них не меньшее удовольствие, чем мы.