Филиппа Карр - Ведьма из-за моря

Как странно, что лицо незнакомой женщины вставлено в медальон, подаренный мне моим мужем! Это могло значить только, что медальон до меня принадлежал кому-то другому.

Я сидела, держа в руке медальон, когда в комнату вошел Колум.

— Посмотри, Колум, — сказала я, протягивая ему медальон.

Он взял его, посмотрел на лицо женщины, и я увидела, что он ошеломлен.

— Это очень странно!

— Ясно, что он раньше кому-то принадлежал. Где ты его достал?

На какое-то время он пришел в замешательство.

— Поверь, я тут ни при чем. Золотых дел мастер солгал мне. Люди избавляются от своих ценностей из золота, серебра, драгоценных камней, а продают их как новые. Как можно узнать, только что вещь была сделала или нет?

— Значит, мастер продал тебе медальон как новый?

— А он не был новым! — вскричал Колум. — Я должен призвать мастера к ответу. Как ты чувствуешь себя? Можешь ли ты носить что-то, что не было сделано специально для тебя?

— Я не хочу расставаться с медальоном. Может быть, когда-нибудь я встречусь с этой таинственной женщиной. Портрет превосходно сделан: художник, должно быть, талантлив.

— Дай его мне! — сказал Колум. — Миниатюру вынут, а ты сможешь поместить туда портрет кого-нибудь из нашей семьи. Я даже прикажу выгравировать твои инициалы на нем. Мастер должен для меня это сделать, ведь он продал мне медальон как новый!

— Я сохраню его, как есть. Может быть, я вставлю туда портреты моих детей. — Я открыла ящик и вынула амулет. — Я нашла это, Колум! — сказала я.

Он нахмурился и выхватил его у меня:

— Где?

— Во дворе.

Он молча стал рассматривать амулет, и я подумала, заинтересовался ли он этой вещью или просто пытался справиться с раздражением?

— В каком дворе? — резко спросил он.

— Перед башней Изеллы.

— Я говорил тебе, чтобы ты туда не ходила!

— Никакой опасности не было, и должна же я ходить где-нибудь, раз мне нельзя ездить верхом? Что это? Он похож на амулет.

— Да, амулет. Я бы сказал, он принадлежал члену секты очищения. Я их видел раньше.

— Что это за люди?

— Секта очищения существует уже много лет, ее корни уходят в дохристианские времена. Члены секты исповедуют веру в двух Богов, доброго и злого.

— Христиане тоже веруют.

— Да, но все считают, что эти люди секты очищения служат дьяволу, хотя они это отрицают и носят такие амулеты, чтобы доказать свою непричастность. Но они встречаются в полночь на шабаше и преклоняются рогатому козлу. Здесь показано, как добро побеждает.

— Интересно, чей он? Ты думаешь, у нас в замке есть кто-то из этой секты?

— Я узнаю.

— Здесь красивая гравировка. Посмотри, есть имя — Валдез. Оно испанское, да?

— Черт возьми, действительно! Кто бы это мог быть?

— Мне он нравится, — сказала я. — В нем заложена идея добродетели, побеждающей зло.

— Я должен узнать, чей он. Колум положил амулет в карман.

— Скажи мне, когда найдешь владельца, — попросила я. — Я хотела бы знать, у кого могла быть такая вещь?

Я почувствовала, что он обеспокоен. Днем я пошла на берег. Тепло, в воздухе была легкая дымка. Печальное зрелище представляло судно, наскочившее на скалы и переваливающееся с боку на бок, когда волны набегали на него. Я подумала о людях, которые, доверившись морю, вышли из одного места, чтобы приплыть в другое, до которого так и не добрались, и подивилась, сколько же людей погибло в шторме?

Части судна все еще плыли на воде: бесполезные куски дерева, остатки того, что когда-то было величественным кораблем. И опять я подумала об отце, плывущем по предательским водам, которые могли быть такими спокойными, а через час — такими жестокими. Люди, которые ходили в море, делали это, конечно, на свой страх и риск. Все они знали, что нужны удача и умение, чтобы благополучно добраться до суши. Всю свою жизнь мой отец был моряком, и удача сопутствовала ему. Такие мужчины считали себя непобедимыми, даже море не могло укротить их.

Прилив играл куском дерева, и вдруг большая волна принесла его прямо к моим ногам. Я подобрала его и прочитала — «Сан-Педро».

Значит, корабль был испанский? Меня пронзила мысль — амулет, который я нашла во дворе, был тоже испанский! Во всем этом была какая-то странная значимость, но я еще не знала, какая.

Время родов быстро приближалось, и матушка приехала с Дамаск, чтобы остаться со мной. Она привезла с собой Эдвину и ее малыша, так как приближалось Рождество. Отец был в море, а с ним Карлос и Жако, уже женатый к тому времени. Они еще не вернулись из Восточной Индии, и матушка сказала, что многое будет зависеть от их первого путешествия.

Я всегда была счастлива, когда матушка была со мной. Я была так поглощена приготовлениями к рождению ребенка, что почти не думала ни о медальоне, ни об амулете. Колум тоже ничего мне не говорил, и я думала, что он забыл об этом. Время от времени он уезжал по делам, и я его не сопровождала.

Итак, опять было Рождество, и наши мысли были с теми, кто в море. Эдвина нервничала, а матушка была, казалось, безмятежно спокойна и верила, что отец пройдет сквозь все невзгоды. Она сказала мне, что жена Фенимора в сентябре разрешилась мальчиком, которого назвали, как и отца.

Матушка и Эдвина служили украшением большого зала. Я была слишком громоздка, мои роды ожидались с часу на час, и в самое Рождество, в год 1590 — й, родился мой ребенок.

На этот раз родилась девочка. Я думаю, Колум был разочарован, ибо он предпочел бы еще сына, но это было мимолетное неудовольствие. Мне было всего двадцать лет, и я уже была матерью двух здоровых детей.

Матушка была в восторге от ребенка.

— Девочки могут быть утешением, — сказала она и поцеловала меня. Дамаск так полюбила дитя, что, когда матушка уезжала в Лайон-корт, хотела остаться с нами. Однако это было невозможно, и они уехали сразу после Нового года.

Некоторое время я занималась детьми. Коннелл был подвижным ребенком, таким, как его отец в этом же возрасте. Колум не мог на него надышаться и не мог дождаться, когда же сын вырастет, хотя все в замке считали, что он в своем развитии опережает возраст. Считается, что матери одинаково любят своих детей, но я любила дочурку с такой искренностью, которую никогда не смогла бы чувствовать по отношению к другим детям, если бы они у меня потом могли быть. Вероятно, подобное чувство у меня возникло потому, что ее отец проявлял к ней меньше интереса, чем к мальчику. Мы назвали ее Тамсин: женская форма от Томас, имени отца Колума, а я добавила еще Кэтрин — имя моей матери. Девочка казалась более ранимой. Коннелл уже родился с той самоуверенностью, которую унаследовал от отца.

Остаток зимы, весну и лето я чувствовала себя отрезанной от остального мира — весь мой мир заключался в детской. Мы стали очень дружны с Дженнет, которая обожала малышку, и я была рада, что матушка послала ее ко мне.