Барбара Картленд - Пират в любви

Бертилла со страхом припомнила, что лорд Сэйр поинтересовался ее возрастом, а она сказала ему правду, но не решилась теперь поведать об этом матери.

Разумеется, если бы мать задала ей прямой вопрос, она бы не солгала.

Еще с детских лет Бертилла усвоила, что спешить с информацией неразумно, поскольку невозможно предвидеть, как леди Элвинстон воспримет ее.

— Итак… — Леди Элвинстон все еще рассуждала сама с собой. — Если считать, что я родила тебя в семнадцать лет, то пусть тебе будет четырнадцать, а мне, стало быть, тридцать один.

Она окинула дочь критическим взглядом.

— Вполне сойдешь за четырнадцатилетнюю, — объявила леди Элвинстон. — Ты такая маленькая, такая невзрачная. Если меня спросят, я так и отвечу.

Она взяла с постели еще одно письмо.

— Значит, дело улажено, — сказала она, — к тому же ты здесь пробудешь недолго. Только держись подальше от посторонних глаз.

— Мне придется уехать, мама?

— Послезавтра, — сообщила леди Элвинстон. — Ты будешь жить у тети Агаты, старшей сестры твоего отца.

Бертилла не могла скрыть потрясения:

— С тетей Агатой? Но я думала, что она…

— Агата — миссионерка, как ты отлично знаешь, и я решила, что тебе стоит готовить себя к той же деятельности.

— Вы имеете в виду, — с трудом, запинаясь чуть ли не на каждом слове, заговорила Бертилла, — вы хотите, чтобы… я тоже… стала миссионеркой?

— А почему бы и нет? — пожала плечами леди Элвинстон. — Это вполне достойная карьера для любой девушки. Как ты знаешь, тетя Агата живет в Сараваке.

Бертилла только тихонько охнула, а леди Элвинстон продолжала:

— После смерти Маргарет я написала Агате и сообщила, что, когда ты окончишь школу, я отправлю тебя жить к ней.

— И она… согласилась принять меня?

— Ответ не успел еще прийти, но я уверена, что Агата тебе обрадуется.

— Как вы можете быть в этом уверены, мама? Леди Элвинстон не ответила, и немного погодя

Бертилла решилась спросить:

— Когда у вас, мама, в последний раз были известия о тете Агате?

— Неужели ты думаешь, что я помню каждое письмо, которое получаю? — рассердилась леди Элвинстон. — Агата всегда писала твоему отцу на Рождество.

— Но папа уже три года как умер.

Леди Элвинстон взглянула на обеспокоенное лицо и встревоженные глаза дочери, и черты ее словно окаменели.

— Прекрати создавать ненужные затруднения! — отрезала она.

— Но… мама…

— Я больше не намерена выслушивать возражения! Теперь, когда Маргарет умерла, тебе больше некуда деваться. — Она помолчала и добавила: — Большинство девушек были бы только рады повидать мир. Уверена, что тебе это придется по душе, а я всегда говорила, что путешествия расширяют кругозор.

— Я должна буду остаться в Сараваке… навсегда?

— Откуда же взять деньги на обратную дорогу? — заявила леди Элвинстон. — Отправить тебя туда стоит очень дорого, а тебе к тому же понадобятся платья, вообще разная одежда, хоть и немного. Никто и не ждет, чтобы ты была модно одета, потому что некому будет на тебя смотреть, кроме множества туземцев.

Бертилла умоляюще сложила руки.

— Мама, я не хочу жить с тетей Агатой! Я помню, как боялась ее, когда была маленькой, а папа всегда считал ее фанатичкой.

— Твой папа всегда говорил много глупостей, на которые тебе не стоило бы обращать внимания, — возразила леди Элвинстон. — Ты поедешь к своей тете, Бертилла, нравится тебе это или нет. Ты мне здесь не нужна.

— Может быть, одна из папиных двоюродных сестер согласится взять меня к себе? — в полном отчаянии предложила Бертилла.

— Все они живут в Лондоне, а я уже сказала, что здесь ты мне не нужна. Пойми же наконец, мне ни к чему бремя в виде взрослой дочери.

С этими словами леди Элвинстон повернулась к зеркалу на туалетном столике и вгляделась в собственное отражение.

Она осталась вполне довольной своими темными волосами и белой кожей.

— Ты достаточно взрослая, — сказала она, — чтобы понять, что я надеюсь снова выйти замуж, но смею тебя уверить, Бертилла: ничто так не отпугивает мужчину, как дети жены от предыдущего брака.

— Я вполне могу понять это, мама, — согласилась Бертилла, — но, пожалуйста, прошу вас, не отсылайте меня из Англии. Неужели я не могу уехать в деревню? Никто не узнает, что я там, а старые слуги присмотрят за мной.

— Это совершенно неподходящий вариант, — возразила леди Элвинстон. — Этим летом я намерена открыть Элвинстон-парк. Теперь модно проводить уик-энды в деревне, и там я буду принимать кое-кого из своих друзей. — Помолчав, она добавила со вздохом: — Если у меня хватит на это сил.

— Но не могу ли я поехать куда-нибудь еще, мама? Вам не придется тратить на меня слишком много.

— Мой тебе ответ: нет, Бертилла! И я больше не намерена обсуждать это! — твердо заявила леди Элвинстон. — Мне так или иначе придется истратить немало денег, чтобы отправить тебя в Саравак, ты туда поедешь и там останешься.

— Но… мама…

— Уходи и оставь меня одну! — выкрикнула леди Элвинстон. — Ты бы лучше начала собирать свои вещи. Я поручу Доукинс пройтись с тобой по магазинам во второй половине дня, ведь, как я понимаю, у тебя нет летних платьев, а в Сараваке очень жарко, но не вздумай приобретать что-то слишком дорогое.

Леди Элвинстон позвонила в колокольчик, который лежал на столике возле кровати.

Дверь почти мгновенно отворилась, и вошла горничная, длиннолицая пожилая женщина.

— Доукинс, приехала мисс Бертилла, — сказала леди Элвинстон. — Конечно же, явилась не в тот день. Но это дает вам два дня, чтобы помочь ей купить необходимое.

— Я сделаю все, что от меня зависит, миледи, — ответила Доукинс, — но вашей милости известно не хуже, чем мне, что в это время года мы не купим в магазинах летних платьев.

— Постарайтесь сделать все, что можно, и не тратьте слишком много.

Тон у леди Элвинстон был самый решительный; она снова взялась за письма, и Бертилла поняла, что должна удалиться.

Она вышла из комнаты и направилась было в маленькую спальню, где жила раньше, но обнаружила, что комната заставлена платяными шкафами матери.

Не без труда ей удалось выяснить, что спать ей придется в комнатке на верхнем этаже, по соседству со служанками.

Это огорчило ее не больше, чем свидание с матерью: чего, собственно, еще она могла ожидать?

Она всегда знала, что мать ее не любит, что ей неприятно само существование дочери.

Бертилла в горьком раздумье присела на кровать. Разумеется, следовало ожидать, что с ней поступят именно так — отошлют куда-нибудь в глушь.

Она была бы попросту глупа — а глупой она вовсе не была, — если бы не понимала, что после смерти отца стала не более чем обузой.

Каникулы она проводила у тети в Бате, и мать никогда не писала ей в школу.