Розалин Майлз - Беллона

Уолсингем улыбнулся почти светло:

— Скоро мы узнаем, благоволит ли нам Бог, — моряки говорят, завтра.

Робин ушел, с ним Эссекс, Рели ушел, никого со мной не осталось, кроме жалкого уродца Роберта Сесила, никого, кто бы защитил меня и спас.

Кроме тех, кто всегда меня спасал, — Бога и моей смелости…

В ту ночь я долго сидела перед зеркалом, втирала в виски борец — Господи, дай мне силу борца, чтобы выдержать испытание.

Уединясь в опочивальне, я попыталась молиться:

«Господи Боже, Бог-Отец, Отче любви, которой мне не довелось изведать. Ты вознес меня высоко, но плоть моя слаба и лукава. А теперь на нас надвигается ужасное, и негде спрятаться, и мне нужно быть сильной ради других, не ради себя. И если в день битвы я забуду Тебя, не забывай Свое дитя и дщерь, коснись моего сердца, чтобы мне вспомнить Тебя и то великое дело, которое Ты мне поручил, мою страну и весь мой народ».

Однако, если бы я смела, я бы добавила еще молитву: «0, Господи, дозволь мне быть с ними, не допусти меня умереть в одиночку!»

— С берега заметили испанские корабли, мадам, гонец прискакал и упал замертво.

— Спасибо, Роберт.

Весь тот июль в Европе бушевали шторма, свирепствовали грозы, природа негодовала на человеческую вражду.

В три часа дозорные на мысе Лизард увидели надвигающийся от горизонта ужас, море и небо почернели. Из-за края земной чаши выползал строй боевых кораблей, необъятный, необозримый, — корабли-башни, корабли-крепости, корабли-цитадели, выстроенные в правильный полумесяц рассекали волны, и столько их было, что рога зловещего серпа растянулись на семь миль.

Они шли под всеми парусами, с полным ветром, но так неспешно, что в их чинном неторопливом танце мерещилась насмешка. Под тяжестью их стенало море, ветер с трудом влачил неповоротливые громады.

И тогда же — первая жертва с нашей стороны — бедняга дозорный, подав голос, вскричал: «Господи, помилуй!», упал и умер. Но мой коротышка Дрейк, катавший шары по Плимутской набережной с другом и родичем, старым девонским морским волком Хоукинсом, лишь остановился, взглянул на небо и беспечно бросил: «Закончим игру! Испанский король любезно позволит нам доиграть».

Однако эти мужественные слова не могли скрыть великую невысказанную правду.

Все было против английских суденышек.

— Господь нам улыбается, мадам! — твердо сказал Роберт, когда прибыли вести из Лондона. — Наш флот здесь и обороняет берег, а не рыщет где-то в море, ловя свой хвост и проскользнувших мимо испанцев.

«Как советовал кое-кто из ваших приближенных», — не сказал деликатный Роберт, и не в последнюю очередь ретивый молодчик лорд Эссекс — он хотел, чтобы мы сами искали битвы, а не дожидались, пока она произойдет в свое время и в наших собственных водах.

В ту ночь страшный гордый полумесяц, не таясь, бросил якоря на Плимутском рейде. А когда на заре следующего дня испанцы проснулись, то обнаружили, что все наши кораблики выскользнули из гавани и обошли их с тыла. Как я хохотала!

— Это послужит им уроком, Роберт! — ликовала я. — Нечего было смеяться над нашими скорлупочками!

Роберт улыбнулся, однако он был очень бледен.

— Дай Бог, чтобы Ваше Величество оказались правы.

Теперь депеши прибывали через каждые полчаса-час. Ко мне их доставляли в считанные минуты — мокрые от морской воды, дождя и грязи, пота или крови.

«Мы знаем, что они возьмут курс на Кале, — писал со своего флагмана кузен Говард, — чтобы встретиться с герцогом Пармским и обеспечить прикрытие его баркам. До той поры мы можем лишь сопровождать их на разумном расстоянии, дабы избежать потерь с нашей стороны».

— Да, — говорила я, — и Бог ему в помощь!

Роберт, прикажите ему держаться поодаль!

Ибо потеря даже одного нашего корабля оказалась бы непоправимой.

Как трудно вести морское сражение на суше. Мы держались поодаль и ощущали всю убогость нашей артиллерии — ядро за ядром с грохотом и дымом вырывалось из пушечных жерл, чтобы тихо плюхнуться в море без всякого ущерба для врага. Я рыдала с досады при мысли об этой расточительности, о напрасно потраченных деньгах, о бессмысленности происходящего.

— Пусть сразятся! — рыдала я. — Может, уничтожим хоть один галион по пути к Кале!

Или мы и на это неспособны?

— Мадам, ваш вице-адмирал сэр Фрэнсис Дрейк прислал сказать, что именно это они намерены сделать.

— Отлично! Господи, даруй нам победу!

Как быстро Господь карает нас за самонадеянность, как быстро смиряет нашу гордость! Весть застигла меня в уборной, моя фрейлина Уорвик, жена Робинова брата Амброза, заколотила в дверь.

— Мадам, беда!

— Господи, помилуй! Что?

— Кузен Вашего Величества, лорд-адмирал Говард, взял слишком круто к ветру и теперь окружен врагами!

Выбираясь из нужника, я увидела себя глазами Уорвик: старуха, в слезах, с перекошенным от ужаса лицом, лихорадочно оправляет юбки, одергивает платье.

— Глупец! — взвыла я. — Что? Что еще?

— Теперь все ждут прилива, мадам, доложил гонец, и лорд-адмирал, и окружившие его галионы. А дозорные на берегу говорят, едва начнется прилив, испанцы протаранят флагман, потопят его, и тогда всем нашим людям конец!

— Что?! — От моего вопля чуть не вылетели стекла. — Не пощадят нашего великого лорда, первейшего из наших мореплавателей? Даже за выкуп?

Но и крича, я слышала в голове зловещий шепот: победа или смерть… смерть или победа…

Победа или смерть…

Смерть или победа…

— Ваше Величество, вы еще не спите?

— Да, да, Роберт, входите, какие вести?

— Велеть вашим женщинам, чтобы принесли сластей и вина, подкрепить ваши силы?

— Велите что хотите, только выкладывайте новости!

— Из Плимута пока ничего о судьбе лорда-адмирала и его флагмана, однако прилив начался, и мы узнаем все от утреннего гонца.

О, Господи.

О, бедный мой кузен Говард, бедные его люди.

И бедная моя Англия, подмятая львиной лапой.

Господи, помилуй его, помилуй нас всех!

Даруй нам победу — и сохрани моего кузена от смерти!

Испанцы потешались над нашими суденышками — вам это известно? — все потому, что их громадины не могли, в отличие от наших малюток, поворачивать, лавировать, маневрировать при малейшем дуновении ветра. С высоты могучих галионов наши скорлупки казались маркитантскими лодчонками, шлюпочками, рыбачьими шаландами. «Отрава в мелких склянках!» — кричали испанцы моим морякам с палубы своих плавучих крепостей.

Они полагали, что мой Чарльз, мой лорд-адмирал, наш главнокомандующий, у них в руках, а значит — победа обеспечена. Даже благодарственную мессу отслужили! Однако Господь справедлив. И англичанин без боя не сдастся!

Покуда испанские увальни продирали сонные глаза, с первыми признаками прилива три наших суденышка проскользнули у мощных галионов между ног и бросили флагману буксирный конец. В два счета его вытянули кормой вперед, проявив чудеса мореходного искусства, о которых испанцы вспоминают и по сей день.